Надо бы "отдохнуть", но где там - "пойду" дальше. Позади Большое Паново, впереди - Малое. Гать через болото, осока остролистая по обе стороны. Луг с левой (урановской) стороны не косили, трава несъедобная для скота. Зато с правой стороны (с горбуновской), - несчастный тот косец, кому достанется при покосе первая от гати полоса - сплошные камни, не успеваешь косу точить. Бывало, когда выпадёт такая лихая беда - начинаешь выбирать сперва камни из травы, потом уж и косить.

Под ногами - жерди. Гать выдавливает из себя обратно проглоченные когда-то дерева. Хорошо, что сухо, а то бы хлебнул грязцы. Низенькие столбики по краям гати - как круглые стульчаки. На худой конец, устав, можно по-мальчишески присесть. Каждый столбик "пронумерован". Мальчишескими ножами вырезаны на дереве сенокосные "тавро" - зашифрованные фамилии. Тридцать геометрий с крестами и чёрточками. Я "читаю" эту деревенскую клинопись и, право, готов расплакаться. Вон наша "фамилия" - перевернутый острием вверх ромб, бубновый туз. Кто для нас придумал этот карточный символ? Евграф Трофимович - мой прапрадед, или Григорий Буян? Во всяком случае, не Иван Григорьевич, их внук и сын. Он, этот "туз", достался ему по наследству.

Близок деревянный с перилами мост. А уже слева вырисовывается вдали конец Малых Зимёнок по-за малопановскими банями по ту сторону реки.

Чернуха у самого моста - речка хоть куда. И в одну, и в другую сторону по течению можно уплыть далеко. Четыре пролета под мостом - сваи, раскосы, - вода черная. Мост высокий, хоть на лодке или на плоту плыви. С одной, более удобной, с плотным и песчаным дном - купальня. С другой, с левой, что особенно опасна, с илистым скользким дном - где-то у третьей сваи лежит отобранная у дяди Ильи Лопатина и утопленная здесь Егоромной бомба, и туда никто не плавает. Тут на дне и битые бутылки, и всякая всячина - даже коней опасно купать. Бабы стирают и полощут белье на маленьких плотах.

И в Малых Зимёнках, их почему-то сами малозимёнковцы называют Малыми Зимницами, и в Морыгине у нас - родственники.

Справа вдали Морыгино: три крылатых мельницы на бугре. Между Малым Пановым и Морыгиным - высохший с высокими зелеными берегами пруд. Когда-то шумная босоногая ребятня гоняла по травянистому дну пруда, как по стадиону, футбольный мяч. А на высоких берегах, как на трибунах, сидели девчонки-болельщицы. "Серёжка Басов - бей!" "Ондря Полушин! Эй, Брила - рот разинул!" "Правый бек! Левый бек - шевелитесь!". А когда большепановская команда забивала гол в ворота малопановской, а то и морыгинской, от радостного крика "Го-о-о-ол!!!" грачи взлетали потревоженной стаей над пурусовскими липами.

1983 год. Вышли за Большое Паново, на бывшую гать. Горбится и ширится твёрдая асфальтобетонная магистраль. Ни боковых столбиков, ни зыби. Да и болота не существует.

Болота нет, магистраль, что ли, высосала его, наследница гати? И никакого нет уклона к мосту. Да и сам мост теперь какой-то искалеченный железобетонными блоками. Вместо реки - заросшая жёсткой травой лужица с морыгинской стороны, и побольше лужица, прудочек, в высокотравных бережках - с малозимёнковской.

Большепановская сторона гати закончилась последней парой живописных столбиков. Перед нами мост через Чернуху. Конечно, скажете - ну что такое деревенский деревянный мост, чтоб на нём задерживаться? Не спешите. Конечно, он не мост через ту же Тезу в Шуе, не чугунный. И с него не так уж опасно прыгать в воду головой вниз, как в Шуе. Ну, и не чета он, скажем прямо, юрьевецким мостам, пучежским, пестяковским. Но позвольте вас спросить: вы проезжали когда-нибудь через Лухские свайные мосты в Мыту? Что там такое, спрашиваете? А ничего такого, да луку мешок, если не понимаете. Всё-таки опять непонятно? Ну ладно, я скажу, так и быть. А то, что Мытский мост через реку Лух - это же море воды в половодье. В тумане едешь и не знаешь: не то ты на корабле плывёшь, не то паришь над огромной рекой, где ни конца, ни краю. Снова не видите связи между мостом через Чернуху с её маленькими змейками-вьюнами, с ребятишками в воде, и Лухским многоводьем? А как вы думаете: я не могу потерять терпение и сказать вам крепкое словцо? Ох, и недогадливый же пошёл народ. Да потому, что строили этот Лухский свайный навесной мостище... наши мужики - пановские и морыгинские. Думаете, я изощряюсь в пусторечии и иронии? Как бы не так! Банковский мост, во-первых, если уж различать - "живой", "плавающий", на двадцать шагов в длину - пять пролётов - три "быка" свайных, а под низом деревянные шарниры. Шарниры для чего? А чтобы - не разорвало, когда морозы начнут в феврале пучить. Ни разу за много лет пановский мост не сносило ледоходом, не ломало морозами. Сменят настил из брёвен, а по ним пустят четыре продольных бревна - колеи - и стой себе, старина.

Пановский мост когда-то соединил два региона: высокое правобережье Чернухи с низким, топким левобережьем. Сперва рвались парни к девкам в колдовскую деревню Пановку. Потом ходил урядник Фрол Савельевич Калашников "Рыжий" к самогонщице Нюрке Монетке. А мужики по мосту переправлялись к Волге на отхожие заработки. А потом тут проложили Большую дорогу "Царскую" ... для каторжников, "Владимирку". Люди буквально плыли по грязи. И всяк бросал - в знак дани Прорве за то, что пропустила, - по медной, а то и - по серебряной монете. Сколько их, таких монеток, за многие десятки лет спряталось теперь в речном иле!

Дарили Чернухе - словно дочери старухи Прорвы - и не по одной монетке - кто сколько мог. Даже свои, деревенские. Егоромна - всем известно - утопила с моста в реке бомбу, что принёс с собой дядя Илья после Гражданской. Сколько ныряли мальчишки, чтобы достать эту бомбу - не достали. С тех пор у второго пролёта моста на перилах вырезана в полпальца глубины зарубка - заметка и слово: "бомба"! Это место мы всегда с опаской проплывали - вдруг взорвётся! В третьем, среднем, пролёте - пометка в виде креста. Здесь, по преданию, перед самыми заморозками урядник Фрол Рыжий, пьяный, уронил польский палаш. Зимой доставать не стали, ждали весны. А весной - кто-то постарался - ищи-свищи короля! Помахал ручкой польский палаш. Всё дно обшарили урядник с солдатами, выловили лишь косточки младенца, тайно кем-то утопленного, да поповский крест.

Не знаю, какими путями-перепутьями, но мальчишкой держал я однажды в руках этот самый палаш в кожаных ножнах. Блестящий, острый, со стоками для крови - аж мурашки по коже! Дал мне его Витька Горбунов. Через этот злополучный палаш, мне и пришлось тайно в ноябре Тридцатого покинуть Паново.

В четвертом пролёте - с руки Марьи Николаевны Пурусовой золотое кольцо. В пятом пролёте - самом глубоком - есть на дне ямина. Мальчишки в ней топили котят, а мужики опускали на зиму бочки с солёными огурцами. Видели бы вы, какие получались солёные огурчики - сами во рту таяли!

И других заметок много: с тавром и - без, нипочём не отгадаешь!

А какие по вечерам гулянки на мосту! Сколько смеха, стука каблуков, звона балалаек. В четыре пары кадрили...

И на том же историческом пановском мосту под утро туманы выползают безголовой гадюкой из Елошек, коростель кричит, и на всю деревню в десяток женских и мужских голосов песня:

Как не оставить, расходясь, тут любовный автограф, вроде такого:

Определённо, не будь моста со всеми его достопримечательностями и историко-бытовыми пометами - квакало бы Большое Паново в болоте у Прорвы до скончания веков. Не вышла бы Нюрка Куклина замуж, не приобрела бы Марья Анархистка фотоаппарат, не потерял бы Фрол Рыжий свой польский палаш. А мне не пришлось бы покидать из-за этого Паново и уходить в срочном порядке в город. Да, что там, - не было бы самого кузнеца Точно-Прочно, и гнить бы пановской картошке по подпольям без превращения в крахмал.

Я "иду" по мосту. Вы слышите, как раздаются мои шаги, а в воду под мостом сыплется в щели настила песок? Вон притулился на кузничной стороне плот из досок и стоек, вбитых в дно, - это моя работа. Я перехватил этот выгодный подряд у Ваньки Ляпина, когда тот заломил цену, немыслимо высокую для подрядчиц - пановских баб, потребовав за работу три десятка яиц и полтора целковых деньгами. Я сделал за два десятка яиц и рубль деньгами. Бабы с тех пор горя не знали, как и где поставить немудрое бельишко - хлопали дружно вальками по мокрому белью и весело перекликались, перемывая косточки своим соперницам. А между нами, мной и Ванькой Ляпиным, произошёл дружеский обмен кулаками, и однажды по утру плот мой оказался разобранным, и доски плавали по Чернухе. Скольких трудов стоило его восстановить бесплатно...

Вот мы и на малопановской стороне гати. Она особенно высока у моста, и деревянная кузня Ивана Алексеевича Горбунова прямо скользит к реке по зеленому косогору. Того и гляди поплывёт этот дымный шарабан вместе с пурусовскими гусями по коричневой стоячей воде Чернухи. Всегда в его кузне огонёк и "тинь-тлинь": то коней подковывает, то бороны, плуги, обычные вёдра ремонтирует. Кроме кузни, у Ивана Алексеевича есть своя мастерская с токарным станком, точильным камнем, верстаком с разным инструментам по железу и дереву. Вечно он при деле. А вот к полю, к ниве его что-то не тянуло. Жил в деревне, а земельного надела не имел. И когда потом, при выходе на отруба, мужики выделят ему за Бокарями кус земли, Точно-Прочно поставит там домик и вроде бы соберётся выйти на хуторскую жизнь, кузня не пустит промысловика-кузнеца. Так и зарастёт лопухом и крапивой хуторской дом, а землю наш отец откупит в аренду.

Как "не зайти" на кузню, не полюбоваться работой кузнецов?!

В станке из четырёх толстенных столбов под тесовым гребешком крыши куют дяди Илюхина одра Ветра. Обтянутый маслянистой шкурой гнедко Ветер, подтянутый широкими брезентовыми подпругами, стоял на трех ногах - на задних и одной передней. Вторая передняя нога, согнутая в колене, положена на специальный бревенчатый топчан и прочно обмотана брезентовыми ремнями.

В распахнутых настежь дверях кузни  видны Горбуновы: в две наковальни - Точно-Прочно с Викторком и Миша с сутулым Костей плющат раскалённое добела железо.

Михаил, выковав подкову, в щипцах понёс ее к станку, приложил к вычищенному копыту Ветра. Раздался шип, запахло палёным, Ветер не шелохнулся, не почувствовал.

Подскочил Костя, скуластое маленькое личико с горбатым кривым носом в поту, стал ножом срезать лишнюю роговицу с копыта, оставляя только палёный круг-отпечаток.

Илюха крутил цигарку, усмехался в свои пшеничные - щёткой - усы. Он просыпал табак, матюгнулся. Ветер при звуке голоса хозяина вздрогнул. Страх волнами прошёл по коже. Ветер отчего-то вдруг заржал. Наверно, конь хотел задобрить своего хозяина с тем, чтобы тот не бил его. Но ржание, да ещё и просыпанный табак, смех Кости-гармониста - всё это вывело дядю Илью из терпения. Но главное было в том, что не было нужды ковать копыта Ветра на полный круг, на все четыре копыта - и дядя Илья это понимал. Конь, вот-вот откинет копыта, образно говоря. Тратить на него железо и платить при этом - смешно.

- Эй вы, кузнецы, так вашу мать! - закрутил бранную витиеватость матерных слов Илья. - Долго вы будете, душу, креста, бога, всего святого синклита мать - копаться?!

- Спешишь, Илья Лексеич? - строго из-под железных очков глянул Точно-Прочно.

- Куда мне спешить, в три господа, мать, святую деву Марию?! - смеясь, ругался Илья.

Я "ухожу". У меня болит сердце, видя такое.

От кузницы в двадцати шагах, по косогору - поперечная дорога в Малые Зимёнки. Она зовёт свернуть. Нет, в Зимёнки я не пойду.

1983 год. Ноги идут, я их почти и не чувствую. Только твёрдость под подошвами ботинок.

Боже мой, а это - что? Разве это Малое Паново!? Так просто и линейно, безо всяких возвышений? Без правого высокого берега и красноглинистых бугров? Что сделала с деревней магистраль?! Взяли да насыпали метров пять под гать - подняли насыпь. Нет больше "высокого" Малого Панова. Никаких песчаных спусков к мосту и кузнице.

А от малопановских бань, что ютились вдоль болота, ближе к зеленовато-плесневому карасиному прудку осталась одна: какое-то исковерканное подобие крыши - и травянистая пустота.

ЧАСТЬ 1.   ПАНОВО и ПАНОВЦЫ     

Стр.31 из:   1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ