В Двадцать девятом году Илья Алексеевич Лопатин построил для брата дом напротив своего, через дорогу, на месте погорелища бывшей Почты. Брат его, Николай, припожаловал в деревню, привлеченный, как ворон падалью, возможностью поживиться за счёт других накануне коллективизации.

Николай Лопатин, старший сын Алексея Лопатина и Егоромны, рос замкнутым - по матери. Вырос бездельником, палец о палец не стукнет, чтобы чем-то помочь матери или кому-либо из деревенских. Тянуло его к городской жизни, где работают "по часам", а не как в деревне - от восхода до заката, весь световой день. Осип Ермилович Басов, двоюродный брат Григория Евграфовича Басова "Буяна" (моего деда), работавший в Юже на ткацкой фабрике механиком, помог Николке поступить на фабрику. Не только деревенские, сама мать, Егоромна, и та редко когда вспоминала про старшего сына - вычеркнут был Колька Лопатин из её памяти.

Этот родившийся в деревне и из пастушат ушедший в город Колька Лопатин рабочим-то был лишь по названию. До революции перебивался то в половых при чайных, то в приказчиках у купцов. Питала его неуёмная злоба на весь честной мир, на всех, живущих лучше его, кто бы они ни были. В Германскую попал на короткое время на Северо-Западный фронт. Выступил перед солдатами раз и два - не стащили с трибуны. В февральскую замятию в Пскове застрелил офицера и пошёл в гору. Про Паново, мать и брата Николай Лопатин позабыл, как и про двух жён - женщин, случайно встреченных им. Он мог позабыть что угодно и кого угодно без всяких угрызений совести и считал подобную "твёрдость" и отрешённость от всего родственного - первым качеством настоящего большевика. Был председателем солдатского Ревкома. В Южу вернулся в ореоле славы солдата из рабочих, большевика.

В деревне не любят бездельников. И Николая Лопатина не любили и боялись. Ходил он по деревне своим крупным шагом, как ходульный человек, на потеху. Мужики сторонились Николая Лопатина. Бабы, особенно жена Илюхи, Татьяна, как могли, подкармливали семью Николая, приносили детишкам молоко, хлеб. Сам Николай не задумывался над тем, чем живёт его семья: трое детишек и жена. Он продолжал считать себя партийцем и "делал" революцию в деревне. Главное, он считал - это разжечь классовую ненависть. На этой почве у них с Ильёй были споры, едва не приведшие снова к демонтажу собранного на живульку безуглого дома.

Николай Лопатин был в деревне никто. Изгнанный из районных уполномоченных за превышение власти и перегибы он, исключённый из партии, тем не менее, остался в деревне. Дом, который раскатал по бревнышку Илья из-за отношения к Ивану Григорьевичу Басову, был заново собран. Между братьями установилось некое подобие дружбы. Земли Николай брать не захотел, от земледелия отвык сызмальства. В город ехать, чтоб встать за ткацкий станок, тоже было не с руки. Отвык Николай от работы. Октябрьский переворот он понял как право таким, как он, "заслуженным" и "истинным революционерам", командовать людьми. Своё "свержение" считал происками врагов, таких как глава районной ЧК Тююшев, писал в райком и обком партии слёзные прошения, в которых заодно чернил Тююшева.

Его мстительная злость была как бы расплатой за все его унижения в жизни, И революционные процессы в жизни людей, общества, страны подходили для этого как нельзя лучше. Он ломал чужие жизни, как не зажигавшиеся сразу, с первого удара, спички, и не видел в этом ничего плохого, не испытывал никаких угрызений совести, более того - считал себя настоящим большевиком-революционером.

Он не понимал, что своими действиями порочит саму революцию и подрывает авторитет партии в массах. Твердость и жёсткость были в те времена признаком настоящего большевика, "железного" и "несгибаемого".

Лопатин махнул рукой милиционерам, чтоб вышли в коридор. Один из милиционеров в нерешительности топтался у порога.

- Ты чего, Ушаков - не слышал? … Контра недобитая. Я т-тебя давно держу на прицеле, гад, - с хищным клёкотом в голосе проговорил Лопатин.

- Сам ты, контра! - вскипел ответно и Ушаков. - Думаешь, не помню, как ты мародёрствовал в Пскове, когда ставку Духонина грабил? Часики-то золотые кто у царского полковника из карманчика френча вынимал? А теперь-ка ты меня уж в "контры" и в "беляки" записываешь?

Лопатин впервые опешил и испугался, озираясь на присутствующих.

- Где свидетели? - хрипато выкрикнул он, упёршись спиной в стену.

- Свидетели?! - смело подошёл Ушаков к Лопатину и уверенным движением засунул руку в карманчик френча, вытащил золотые часы с крышкой и цепочкой. - Вот они будут свидетелями! - помахал он часами. - Теперь о том, кто велел не арестовывать Серёгу Басова. Тююшев не велел, замначальника уездного НКВД. Ему же и "бульдога" Басов сдал.

- Тююшев?! - ухватился было за это Лопатин, в глазах сверкнула надежда как-то выпутаться. - А это мы сейчас выясним, - стал он накручивать ручку настенного телефона, вызывать Южу. - Южа? Дайте мне райком партии! Райком? Мне - товарища Кондрашова! Товарищ...

Вася Мамаев рывком выхватил трубку и заговорил:

- Товарищ Кондрашов? Это говорит секретарь Пановского сельсовета, секретарь партячейки Мамаев! Тут такие дела разворачиваются, что хоть партбилет клади на стол. Я не согласен с линией уполномоченного райкома партии, товарища Лопатина, приказавшего изъять у Басовых всё, вплоть до детских вещей, до игрушек даже. Что? Как "не Кондрашов"? А с кем же я тогда разговариваю? Да, он здесь... Передать трубку…? Передаю, - упавшим голосом докончил Мамаев.

- Меня... вызывают... в райком, - сказал Лопатин и потянулся к шинели на гвоздке у стола.

- Маузер-то... оставить придётся, - сказал Мамаев, ловко вынув из кобуры у Лопатина оружие. - И партбилетик.

- А вот этого не получится. Райком давал, райкому и взять.

- Кондрашов-то твой... арестован, как правый эсэр и савинковец. А ты, значит, - слепой исполнитель его воли, ещё и грабитель, мародёр. Вряд ли партбилет тебе ещё пригодится. Клади.

- Тебе придётся подождать, Николай Лопатин, с отъездом, - сказал Мамаев, посоветовавшись тихонько с Калашниковым. - Мы тебя... подвезём. У тебя же транспорта своего нет.

- Обойдусь, как-нибудь. Ты рано хвост поднимаешь на меня, Мамаев. Мне не впервой сдавать и принимать дела уполномоченного. Приму и ещё. Так что поберегись, секретарь партячейки. Я не свою политику провожу - партийные указания. А ты, как и Калашников, вижу, спелся с кулаками. За кулацкую семью Басова готовы своего товарища утопить. Ну, разберутся.

События октября тридцатого года развёртывались с необычайной быстротой и неожиданностью. То снимали Николая Лопатина, то сняли Васю Мамаева... с секретарей сельсовета. Милиционера Ушакова, не сумевшего доказать мародёрство Лопатина, за "клевету" осудили в тюрьму. Золотые часы, как "найденные при обыске", были сданы в госбанк. Два сундука с пурусовским добром, найденные при обыске в доме Николая Лопатина, были "единственным" обвинением ему. Но и тут Лопатин выкрутился. Сундуки не сумели тотчас же открыть, не было ключей. А когда на другой день ключи Мишка Пурусов "нашёл", то оказались сундуки те... пустыми совершенно. А Мишка сказал, что отдал якобы эти сундуки пустыми, и они служили кроватями для детишек Лопатина. С "выговором" вернули Лопатину и партбилет.

Только не вернули Николаю Лопатину должность уполномоченного райкома партии. Свое отстранение от переустройства деревни, села на революционных принципах он считал происками "недобитых врагов", надежды не терял, по-прежнему жил в деревне и ждал.

Он был, вне всякого сомнения, предан делу партии. Только его преданность причиняла той же партии, ее делу, один вред. И Николай не понимая, что вредит, и, не получая поддержки бывших товарищей по "борьбе", ожесточился и стал пить.

Ох, надеялся Николай Лопатин, что настанет и "его время", вспомнят о нём. И тогда он покажет всем своим врагам кузькину мать с горбинкой.

Я помню, как описывали и распродавали наше имущество, но не об этом сейчас речь - о братьях Лопатиных.

В конце Двадцать девятого года, когда у нас стали описывать имущество чтобы распродать в счёт погашения десятикратного штрафа за "злостную неуплату продовольственного налога", пришла к нам комиссия. Описывать приданое Маруськино комиссия отказалась. Мама решила его на всякий случай припрятать у соседей. Пошла к дяде Илье - тот только усмехнулся и взял один сундучок. Второй сундук мама пошла и отдала Николаю Лопатину. Хоть и был он чужак в деревне, всё же брат Илюхе, сын Егоровны. Пришло время возвращать взятое на сохранность: Илья - отдал, Николай - нет. "Иди, жалуйся на меня, коли хочешь". Мама не стала жаловаться, погрузила семью на телеги - и прочь из деревни... навсегда.

ЧАСТЬ 1.   ПАНОВО и ПАНОВЦЫ     

Стр.27 из:   1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ