Рядом с домом Ильи Алексеевича Лопатина стоял дом Осипа Ермиловича Басова. Осип Ермилович, двоюродный дед отца моего, не жил в деревне. Дом стоял пустой. Поместили туда шерстобитку артельную, он не возражал. В Панове Осип появлялся рано весной, накануне передела земли по фактическим едокам. Появится - возьмёт надел и отдаст его Ивану Григорьевичу, тому всё мало своего - жадный до земли. И уйдёт Осип.

1983 год. Я оглядываюсь в поисках знакомых черт деревни. Рассеян я, не сразу заметил, что стою рядом с деревянным аборигеном деревни Большое Паново. Амбар старый в пяти шагах, тут же, на перекрёстке. Серый, седой от времени. На дверях - длинные, фигурно выкованные полосы-навесы. Можно не опасаться, что двери перекосятся. О, друг, да я же тебя знаю, и ты - меня.

- Вы знаете, что это за амбар? - спросил я у снохи Полушиных, забывая о времени и о том, кто она. И что могла знать чужедеревенка?

- Знаю: совхозный, - автоматически, не задумываясь, ответила она.

Рассказать ей, как этот амбар стоял позади бывшей почты и когда-то принадлежал Осипу Ермиловичу Басову? Да она никого не знает и ничего не поймёт.

- Сейчас совхозный, а когда-то он стоял посредине деревни, на задворках у почты.

Передал Ермил Трофимович Осипу по наследству неуёмную страсть к перемене мест и странствиям. Побрёл Осип Ермилович по вольному свету только не с подрамником, этюдником, красками и кистями, как покойный его отец, а с хитроумным набором слесарных инструментов. Слава искусного механика ходила за Осипом от одной ткацко-прядильной фабрики Ивановского Промышленного края до другой. Особенно знаменит он был в Юже. Любой механизм: от старинной вододействующей машины до современных часов оживал в его руках. Голова светлая, руки золотые.

Он числился жителем Панова, имел надел - землю на одного едока, но не пахал и не сеял. Где жил он постоянно, никто бы, даже он сам, не сказал. В Юже - дом с женой и детьми - мы были с мамой, я видел. В Панове тоже дом, отцовский, но постоянного жительства у Осипа Ермиловича не было.

По весне птицы летят с юга на север, а Осип Ермилович наоборот: с севера на юг.

Однажды у меня с дедом Осипом был разговор.

- Дедя Осип, чего ты каждый год ходишь на юг? Покупаться, да?

- Покупаться, Серёнька, можно было бы и здеся. На прародину хожу, на Дон.

На противоположной стороне улицы напротив дома дяди Ильи стоял, умирал на корню домик коки Дуни. Никто в нём не жил, и только мы порой, играя в прятки, забирались в дом и на дом. Да ещё когда поспевала черёмуха - залезали на это дерево и ели терпкие, вяжущие рот ягоды.

Загадочная и долго отсутствовавшая в Панове кока Дуня…

Отец писал, что она сестра бабушки Александры. Бабка Алёна мне рассказывала, что она сестра прадеда Евграфа. И никто о ней не вспоминал, пока она не явилась в Паново старой старухой.

В раннем детстве я и предполагать не мог, кем нам приходится эта старуха, и что она значила для нашего отца. Лишь полвека спустя случайно узнал, что она прожила всю жизнь в Сибири, дважды была замужем. В первый раз - за золотопромышленником, второй - за политическим ссыльным, французом. Детей не имела.

Именно она по приезде в Паново дала денег отцу на дом и сундучок с приданым для тёти Нади. Потом сделала большой вклад золотом в женский монастырь под Южей. Побыла там какое-то время, но постригаться раздумала. Начинавшую слепнуть коку Дуню отец привёз в Паново, в её дом. Там она и жила, пока совсем не ослепла. А доживала последние год-два у нас.

Дому дяди Осипа соответствовал на другой стороне рядом с коки Дуниным домом - большой, под железом, со всякими постройками, конюшнями, хлевами - Почта. При доме был свой, независимый, колодец. Дом этот выделялся среди деревенских жилищ. Добротно построенный, довольно просторный, он сразу заявлял о себе как о казённом заведении. Вход в него был с улицы, крыльцо со ступеньками на три стороны, коновязь, телефонные столбы. Стоял этот дом прямо в грязи. Крыльцо со ступенями ничем не защищено. Грязь перед ним была такая, что колёса тонули по ступицы у самого крыльца. Нет, чтобы врыть столбики перед крыльцом и запретить езду!

Передние комнаты занимала почта и телеграф, задние три или четыре - жилые помещения, встроенный нужник. За домом на задворках - большой и совершенно забытый амбар деда Осипа. В нём ничего не хранилось, но висела пара больших замков в полпуда весом.

Почтмейстером был Никанор Никанорович Мишуков, приехавший из города с женой и пятью ребятишками, берущий взятки за всё, разве что не за воздух, которым дышат на Почте.

Почтмейстер Мишуков Никанор Никанорович с большим семейством появился у нас из города. Приехал на кормление. И ничего в том смешного нет. Время тяжелое, разруха, неурожаи год за годом, а тут семья - детей только шесть ртов. Подъехал на двух глубоких телегах-навозовозках. На одной - скудный чиновничий багажишко из пары рваных чемоданов и постелей. На другой - как опарыши - детвора.

Никанор Никанорович - чиновник по всем статьям: в жилетке, брюках и штиблетах; бакенбарды и картуз с пятном от царской кокарды. Ходит - как аршин проглотил: никого деревенских в упор не видит. Пока... не поднесут.

Не сразу догадались. Новые порядки завёл почтмейстер. В почте общедеревенский телефон на батареях. Раньше, когда возникает надобность, тогда и звонишь, в район ли, в другой ли город. Рано утром открывалась дверь, поздно вечером, в полночь, запиралась. Нет. Никанор Никанорович установил часы работы почтового заведения: с 9 утра до 6 вечера. Хочешь звонить после закрытия - стучись в заднее окно, и... давай приношение. Пришёл с пустыми руками - телефон "не работает". За каждый вызов лица к телефону, когда надо бежать в чей-то дом и позвать - особая плата.

Привезла почтовая карета письма и газеты. Мужики - в дверь, а она на запоре. Иногда и прямо перед носом возмущавшихся мужиков Никанорыч закрывал дверь на засов. "Закрыто на обед". И "обед" этот тянется до самого вечера, а то и на следующий день. Кто догадается принести что-либо - двери настежь в любой час дня и ночи. Взимал и маслом, и яйцами, не говоря уже про другие продукты, выросшие в огороде, в поле или  в лесу. Но охотнее всего Никанорыч брал самогонку. Выпив, он как-то очеловечивался, снисходил до разговора с посетителем.

Такой смрад чиновничьего хищничества исходил от почтмейстера, что хоть нос зажимай. С мужика, конечно, всякое начальство и власть брали-драли, и мужик к тому привык. При старом режиме и не жаловались. Зато при новой власти со звездой и серпом-молотом на красном флаге такое возмущало. Вроде как не скидывали царя, и старый мир лихоимства жив и здравствует.

Пробовали проучить чиновника. Ходил с синяками на лице, не жаловался, но ещё больше ужесточил режим работы почты и телефона.

Мужики перестали знаться с Никанорычем, бабы перестали ходить по почтовым делам. Никанорыч озлился, запретил жене выдавать письма и звонить по телефону. Однако хозяйка была более покладиста, к тому же семье надо было что-то есть, и она тайком от мужа по вечерам открывала задние двери и вручала бабам почту.

Насытившись продуктовыми подношениями, Никанорыч перешёл на деньги. Потребовал за всё платить рублём. Мужики объявили Никанорычу войну. Выставили у почты караул, пропускали одно съестное, самогонку - ни-ни. Озлобленный, поневоле трезвый и оттого ещё больше страдающий почтмейстер попал в осаду мужиков. Однако так долго продолжаться не могло. И однажды середь белого дня случился пожар - почта запылала. Ну, что могла сделать одна деревенская качалка-насос? Мишуковы не пострадали, успели выскочить, добра тоже не надо было спасать, его, попросту, не было. Поджог был несомненный. Но как доказать?

У Никанорыча было пятеро сыновей и дочь: Колька, Натолька, Мишка, Верка, Сашка и Петька. Самому старшему лет десять. Отец запрещал детям общаться с нами, с деревенскими. Но дети есть дети - как ни запрещай - они живут своими интересами. Им тоже хочется поиграть с нами и в "лапту" - игру, напоминающую нынешний бейсбол, играли команда против команды. Убегут к нам Никанорычевы дети, а сам Никанор спохватится, выйдет на высокое крыльцо, закричит:

- Анатолей? Где Колей? Беги в Малое Паново - зови домой!

Хорошие парнишки у Никанорыча, бойкие, языкастые, могут играть в городские игры: крокет, шашки и шахматы. В футбол мы у них научились играть. А Аркашка Ляпин Орики-Веторики подружился с Колеем, научил его детекторные приёмники делать.

Не помню, где учились дети Никанорыча, но только их с нами в Курилихинской школе не было.

После пожара уехали Никанорычи куда-то, не то в Мыт, не то в Лух, и мы больше о них не слышали.

Мне, однако, повезло на встречу через... 22 года.

В мае Сорок Пятого я вернулся инвалидом с войны к родителям в Шую на 6-ю Пушкинскую. Надо было вставать на учёт в горсобесе, и я пошёл туда. Каково же было моё удивление - заведующим горсобесом оказался Николай Никанорович Мишуков. Он или впрямь меня не узнавал, что было вполне допустимо, или… не желал узнавать.

Ох, и попортил же мне нервы завгорсобесом Мишуков. Сын царского чиновника оказался вполне достоин своего отца. Полгода мне не назначали пенсию, потому, якобы, что "не хватало" документов.

ЧАСТЬ 1.   ПАНОВО и ПАНОВЦЫ     

Стр.26 из:   1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ