 |
СЕРГЕЙ БАСОВ
|
ПАНОВСКИЙ ТРАКТ
|
-17-
|
Максим Андреевич жил в своём доме, как в крепости, нанимал батраков косить, сеять, пахать, молотить. С каждым рассчитывался не торгуясь, сколько те потребуют. На него не было и обиженных, как на того же его племянника Фёдора Сергеевича. В церкви ставил самые толстые, с витой позолотой свечи перед иконами. Но с попами дружбы не водил. Да и особого преклонения перед божественностью икон не имел. Умён был, мало сказать, жесток даже. Человек этот был готов на любое преступление в отмщение своим врагам. В разбойничьей шайке - это был бы общепризнанный атаман; в контрреволюционном противостоянии - лидер.
В памяти моей стоит у ворот высокий чернобородый старик в длиннополом купеческом, с борами, кафтане. Стар, но ещё крепок, прямая осанка. В тени лакированного козырька картуза на мир смотрит прицельно взгляд черных немигающих глаз. Не выстрелит, не бойтесь, не то время. Пока не выстрелит, а револьвер имеется - системы "бульдог", заряженный.
"Кулаки-мироеды убивают батраков!" - лозунг для дураков. Максим Пурусов умнее, чем о нём думают, не станет он никого убивать. Такие как Пурусовы при Советской власти всё делали, чтобы выжить. Нужен новой власти завод - берите. Сельхозинвентарь нужен - пожалуйста. Палатку, зерно, налог - всё отдаёт. Со снохой и малыми детьми он уехал жить в город. Остался в доме старший из внуков (Михаил Аркадьевич Пурусов) - нового закала, полдома по раздельному акту отданы ему.
Куда смотрит, что высматривает старик Максим Пурусов? По всем статьям время его прошло, но надежд он не теряет. Надо уйти на время с глаз долой, не мозолить. Прав был покойный надёжа-сын Аркадий. Он, Максим, запоздал маленько. Но Бог милостив - авось проскочит, удастся уйти. Вспомнилось, как в лесу на Сварухе зимней ночью на него напала волчья стая. Как отстреливался от волков, кидал в них зажженными факелами и, таки, ушёл. И сейчас надо уйти - всё бросить в пасть этим... Настанет и наше время... Может, не сам он, зато внуки его подрастут, они отомстят за отца, за деда, за разорённый дом...
Не ушёл Максим от раскулачивания, догнали его в городе. Природная жадность сгубила, не усидел - купил каменный двухэтажный же дом в Шуе. Как нэпмана, со всем семейством - в ссылку.
Книга Памяти Жертв Коммунистического Террора
- Пурусов Максим Андреевич -
Родился в 1867 г., д. Паново, Ивановская обл.;
Источник: Книга памяти Ивановской обл.
За что его взяли, куда сослали - Книга памяти молчит. Но от родных известно, что отправили его в Нарым, где через девять лет настигла его кара. Максима якобы "зарыла" верная сноха с новым зятем Зеленихиным и с внуками в каменистой нарымской земле в "местах не столь отдалённых", в звании спецпереселенца.
Но чего только не делают деньги и золото! Исчезли, испарились из Нарыма с новыми паспортами Пурусовы. Осел со временем бугорок земли на могилке Максима, подгнил и свалился крестик - стёрлась могилка. Был - не был, жил - не жил, Максим Пурусов.
Однако!
Видел я у сестры Марьи (Марии Ивановны Басовой) послевоенную костромскую фотографию форматом 13 на 18. На фотографии семья: четыре женщины стоят сзади; четверо мужчин, трое постарше - сидят, один самый молодой - стоит в одном ряду с женщинами.
Узнать Марию Николаевну не составляет труда, и Василия Сергеевича тоже. Конечно, время - пошёл пятый десяток Марии, помутнели карие глаза, перекосился в гневе плотно сжатый рот. Только гладко зачёсанные черные волосы выдают высокий лоб, глядит в объектив смело, прямо, с вызовом. Её супруг и возлюбленный, тихий и даже блаженненький Василий Сергеевич, склонив голову, положив руку на руку, спокойненько смотрит в объектив, как когда-то на мир. Ничто не потрясло его и не смутило: ни ссылка, ни побег из Нарыма - что-то ханжеское в таком святом смирении. За его спиной приёмные дети: Тонька - лейтенант, Серёжка рыжий - старший сержант. Рядом с Серёжкой - его жена, худенькая, головка в добровольном наклоне. Третий мужчина с другого края - спортивного вида, стрижка под бокс - свояк Марии Николаевны, тоже когда-то гармонных дел купец из Пестяков, жена за спиной, пустоглазая с исплаканным лицом.
Упорно обхожу взглядом самого центрального мужчину. Не верится. Батюшки мои! Неужели - это "воскресший", из нарымской могилы вставший... Максим Андреевич?! Те же пальто и картуз, только борода - седым веником. Лицо в этой волосяной рамке из бороды и выбивающихся из под картуза длинных старческих лохмах волос - всё то же - проливной силы, не сдающееся.
Представляю, что пережил - какие радости - этот человек, когда его желанные освободители - фашисты стояли под Москвой...!
Зеленихин Василий Сергеевич
Марья Николаевна вспомнила через шесть лет вдовства, что не так ещё стара и не дурна вовсе, а наряды, справленные ещё до войны мужем, и золотые украшения так ей к лицу.
Свёкор Максим не хотел понимать снохи, косо смотрел на ее "поведение". В доме назревал скандал, каких ещё не случалось никогда.
- Ты позоришь мой дом! - выговаривал Максим снохе, вернувшейся с базара в Юже.
- Чем, позвольте Вас спросить? - приготовилась к отпору Марья Николаевна. Она знала, о чём говорит свёкор, и только выгадывала время для ответа. Невысокого роста, энергичная, круглолицая, с решительностью в походке и жестах, она собиралась постоять за себя. Она столько вынесла попрёков от свёкров, насмешек от деревенских, выговоров от дяди Ивана Григорьевича, что, право, ей теперь было всё равно, что про неё болтают. А "что" болтают, она тоже знала.
- В Верхнем Ландехе на базаре тебя видели с одним человеком. С мужчиной... в трактире, - выцеживал из себя слова Максим.
- Не вижу в том никакого позора Вашему дому, батюшка, - сказала Марья Николаевна. - Вы посылаете меня торговать Вашим товаром… И как же мне обойтись без общения с мужчинами? Выручку я вам копейка в копейку привожу и отдаю.
- Кто такой Василий Сергеевич Зеленихин, мне известно. У него большое "гармонное" дело и... десятеро детей, - пошёл в открытую Максим Андреевич. - Ты с ним ночевала в номерах. Неправда, скажешь?
- Выкладывайте, отвечу на все ваши вопросы, - приглушённо, с оттенком виноватости в голосе сказала Марья Николаевна.
- Какие могут быть ещё вопросы? Всё ясно.
- А если ясно, то нечего и спрашивать, - прикрикнула она.
- У тебя, Мария, трое детей, хоть их-то постыдись, если уж тебе начхать с высокой колокольни на людей. И ты не смеешь так со мной разговаривать!
- Мой муж умер. Смерть сняла с меня обет верности ему. Мне 27 лет - это совсем немного, я ещё и не жила. И с Аркашей-то пожили всего-навсего три годочка. Что же мне теперь... заживо гнить замурованной в ваших хоромах…? Мне жить хочется, батюшка. Кто меня возьмёт с тремя детьми? А Василий Сергеевич...
- Значит "это" - правда?
- Я живу с ним… А теперь - как хотите… Могу пожить пока у дяди Вани, если не побрезгует такой племянницей. Василий Сергеевич ушёл от семьи... Как угодно считайте нас. Получит он развод от жены - распишемся в загсе. А пока… - Марья Николаевна криво усмехнулась, уронила слезинку.
- Нет, я что?… Я хотел только узнать, правда ли... Живите, вон какой дом - места на десятерых хватит. А они - мои внуки. Хочу на Мишу дом записать, - старик не удержался и тоже всплакнул, чего с ним никогда не случалось.
ЧАСТЬ 1. ПАНОВО и ПАНОВЦЫ
НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ
