Последние дни октября месяца в Курилихинской школе для учеников - время нетерпеливых ожиданий. Близился всенародный праздник - 6-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Да, праздник всенародный и революционный. И пускай дома бабка Алёна не испечёт, как в другие в церковные праздники, ватрушек, не напарит вкусной кураги из свёклы, - всё равно мужики-фронтовики, красногвардейцы-революционеры наденут свои длиннополые шинели с красными петлицами, будёновки, навесят ордена и шашки с дарственными надписями. Конечно, не как к обедне в Вареевскую церковь, а все же народ повалит на митинг в лавку ЕПО, а то и в Нардом смотреть потом синематограф.

Пора было писать на красных полотнищах лозунги. Не знаю, почему, но я как-то стал незаменимым в этом деле.

Вторым учителем и заведующим школы был у нас муж Марьи Мироновны, Григорий Спиридонович Гусев, родом из Курилихи. Мы, мальчишки-ученики, его очень уважали. Он учился в Москве, ходил на Гражданскую войну и только год как к нам приехал учительствовать, прихватив с собой московскую жену Марью Мироновну.

- Серёжа Басов, пора писать лозунги, как ты думаешь? - обратился он ко мне в тот день.

- А краска есть, Григорий Спиридонович?

- И краска, и материя - да всё есть. Когда начнёшь?

- А хоть сегодня после уроков.

- Нет, если ты сегодня не готов, или, вообще, что-то там - ну, не можешь…

- Могу.

- А что это у тебя с рукой? Занозил, порезал? - заметил он забинтованный палец.

- Она не мешает, Григорий Спиридонович.

На этот раз остался со мной помогать писать лозунги Ванька Чистяков. Краска - мел на клею, материя - красный кумач. Растянули по всему коридору, провели мелом линии, определив ими высоту букв, разделили на количество букв. Вышло, как и в прошлом году, - в две строчки.

- Ой, Серёжка, ты наврал! - сказал Ванька, читая написанный белыми меловыми буквами лозунг.

- Чего опять?

Ванька был опять прав, я машинально написал вместо шести прошлогоднюю пятёрку. Надо было исправлять. Цифра "5" не смывалась и уже успела засохнуть. Глотая подступавшие слезы, я стал переправлять цифру "5" на "6". Шестёрка получилась какая-то горбатая. Григорий Спиридонович будто не заметил мою мазню, похвалил.

До сих пор - вот уже идет 66-я годовщина Великого Октября, а я все ещё вижу на красном полотнище свою горбатую шестерку.

Шестую годовщину Октябрьской Социалистической революции только в школе и справляли. Деревня, мужики и бабы оставались равнодушными к новому советскому празднику. Вывесили красные флаги на магазине ЕПО, Нардоме и Избе-читальне. Да, как всегда, - на нашем доме, у Ивана "Красного", краснел на самой макушке красный стяг. Перемигивались шабры и подсмеивались. С какой бы это такой большой радости Иван Басов, беспартийный мужик, вывесил над своим домом государственный флаг? Уж не отдаёт ли он свои хоромы полупустые советской власти, а сам перебирается с семейством в прародительский дом Осипа Ермиловича, ныне пустующий?

Не празднует деревня годовщину Октября. С чего радоваться? Промтовары не укупишь - дороговизна, а хлебушек дешев. Хоть два года прошло, как заменили продразверстку продналогом. Да, хрен редьки не слаще. Невесело на деревне, хотя и пьют.

Мы с Шурочкой Гурылёвой не играли и не общались. Она считала себя несправедливо обиженной, я - из самолюбия - первым не шёл на примирение. Только на уроках встречные взгляды наши могли сказать нам каждому в отдельности, как нам тяжела эта "разлука". Теперь оставалось уповать на то, что весной, после окончания третьего класса, Марья Мироновна и Григорий Спиридонович обещали нас свозить в Москву. Причем, поедут только те, кто закончит класс "хорошистами" и "очхорами". Шурочка вообще учится на "хорошо", а я хромаю только по арифметике. Хромал, вернее. Перестал хромать, когда дал Ваньке Чистякову последнее "честное революционное", что слизываю у него в самый последний-препоследний раз. Значит, мы с Шурочкой поедем вместе с классом. Увидим Кремль, Красную площадь, Владимира Ильича Ленина /Ульянова/. Мы хором декламировали стихотворение о Москве Фёдора Глинки:

Оно во мне и сейчас - то желание и ожидание встречи с "белокаменной" Москвой. То ожидание - ни в какое сравнение со всеми последующими встречами с Москвой. Мы жили им, этим ожиданием, готовились - читали про Москву, и хором распевали в каком-то экстазе "Бородино" Михаила Юрьевича Лермонтова:

- Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Серёжа? - спрашивал меня Григорий Спиридонович, сидя за столом в классе и записывая что-то в журнал. - Или не решил ещё?

- Давно решил. Буду комиссаром, - уверенно заявил я. - У меня будет шашка и револьвер на боку. Буду с белыми драться.

- Белых мы победили, да остались ещё скрытые враги, которые притворяются своими, а сами… Вот Максим Пурусов… Он враг серьёзный.

- Враг? Он, что, из "белых", контрик? - не успевал я поражаться услышанному да переспрашивать.

- Тебе многое будет непонятно, Серёжа, если не рассказать, что произошло в мире шесть лет назад, и что происходит сейчас.

- Я знаю, что произошло и что происходит, - возразил я. - У нас так заведено, что отец за столом читает и рассказывает о мировых событиях. Произошла революция, свергли царя и капиталистов. Потом была Гражданская война. Страна разрушена, хозяйство в упадке. А теперь идет НЭП. Дядя Илья с Ваней Гараней вышли из партии большевиков, они не согласны с НЭПом, - отчихвостил я чуть ли не речитативом, поспешно и как много раз слышанное и потому вполне усвоенное.

- О, да ты и впрямь когда-нибудь будешь комиссаром! Это хорошо, что Иван Григорьевич воспитывает своих детей в революционном духе, - заметил Григорий Спиридонович. - А про партийные съезды слыхал? Про Ленина-Ульянова?

- Слыхал и про съезды, и про Владимира Ильича. В марте прошлого года был XI-й съезд, в апреле этого - XII-й.

- О, я тебя недооценил, дружище, всё правильно.

- У нас все про всё знают, что пишется в газетах. Даже самый маленький - Колька - и тот. А спорить у нас с отцом за столом нельзя.

- Выходит, свободного обмена мнениями нет, - засмеялся Григорий Спиридонович.

- А я знаю, почему дядя Илья и Ваня Гараня выложили партбилеты! - ободрённый похвалой учителя воскликнул я.

- Почему?

- Потому что они хотели сразу, чтоб во всём мире была Мировая революция, а её не будет скоро.

- Кто тебе сказал? Отец?

- Отец, конечно. В газете написано, что в Германии подавлено восстание рабочего класса и матросов! И ещё где-то тоже придавлена революция. Так что теперь нам не на кого надеяться, кроме как на самих себя!

- Придавлена? Это твои слова?

- Это сказал дядя Илья. Он ведь хороший, я знаю. Он потому матькает весь вольный свет, что бедный. И потом у него сдох мерин Ветер и умерла мать, Егоровна. А дядя Илья - будённовец, и без коня ему, в бога креста ну никак нельзя.

ЧАСТЬ 4.   ОТРОЧЕСТВО.   1922-1924 ГОДЫ  

Стр.63 из:   55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ