Тяга примириться с Шурочкой не давала мне покоя.

Деревенское воскресное утро. Чайная в доме. Мы с Ванюшкой сидим за столом и пишем любовные письма Гурылёвым: он - младшей сестренке, я - старшей.

- Серёжа, а как писать - люблю, да? - спрашивает меня первоклассник-брат.

- Конемо дело, "люблю", - авторитетно говорю я, не поднимая головы.

- А что хочу на ней жениться - писать?

- Это писать не надо. А то она ещё нос задерёт. Заранее про это не говорят.

- Серёжа, а зачем писать письма? - не отстает Ванюшка. - Может, взять да и сказать ей, что люблю?

- Скажи, попробуй. А она тебе - щелкача в лоб: "Любил поп кобылу, оставил хвост да гриву!"

Записки мы так и не отослали. Я стал проверять, нет ли ошибок в правописании. И от письма ничего не осталось - исправление на исправлении. Грязное письмо посылать стыдно, а переписывать набело расхотелось. И верно Вашка, "Брюхан" и "Котёкин", сказал - надо увидеть и поговорить.

У меня не решалась задачка. И Ванька Чистяков, теперь сидящий на парте сзади, будто не видит, как я, оборачиваясь, молча прошу его помочь.

Беда какая-то. И по чтению, и по рисованию, даже за сочинение по картинкам получаю круглые "хор" и "уд", а по арифметике одни "сл", то есть "слабо", и "неуд". Не соображает голова который уже год. Может, это всё от "рамы", не знаю. Корка на ране: отковырнешь - кровь, а не трогаешь - ничего.

В классе мы, третьеклассники, занимаемся с первоклассниками, а второй класс - с четвёртым. В двух классах вся школа. Коридор большой, на переменах можно и побегать, и побороться, и в чехарду сыграть. По прыжкам в длину и в высоту, и, особенно, по бегу - я всех лучше. И стихи читаю на "оч.хор".

В прошлом и позапрошлом году мы сидели с нашей Маруськой в одних классах: она в третьем была, я - в первом. Она - в четвертом, я - во втором. А в этом году кто мне подскажет? Ванька Настасьин сам слизывает у кого попало. Слижет и схватит "неуд", и ничего не боится. Мать его за отметки не порет, не то что мой отец. Откроет тетрадь, увидит красными чернилами "неуд" и - за трёххвостку со стены. Хлещет очень больно, я кричу всегда, даже верещу, как поросенок под ножом у морыгинского дяди Ивана Федоровича Баранова. Жалко, что Манька наша закончила школу и теперь помогает маме по дому, а потом поедет в Шую учиться кройке и шитью.

- Ваньк, дай спишу, - наконец-то я открыто прошу у Чистякова.

У этого Ваньки, он из Ульянихи, что рядом с Курилихой, большой лоб с залысинами. А это, говорят, признак ума. И до чего же Чистяков быстро решает задачки. Вот бы мне так! Но у меня низенький лоб, волосы жёсткие, как щетина, чуть ли не по самые брови, так что, можно сказать, нет никакого лба. А раз нет лба, негде помещаться и уму - нет у меня ума.

- Ванёк, ну прошу тебя, скоро звонок, Марья Мироновна отберёт тетради, а у меня нет решения, - прошу я и прошу неумолимого Ваньку Чистякова.

Ванька протягивает мне украдкой тетрадь. Он - настоящий друг, хоть и сидит на другой парте, и с Шуркой Гурылёвой. Ничего, я за это на него не в обиде.

- Только быстро, - говорит Ванька.

- Я только взгляну - и всё запомню, - говорю я.

- Хвастун.

- А вот и нет. Взглянул, на, - вернул я тетрадку Ваньке и тут же по памяти записал решение всей задачи.

Раздался звонок на перемену. Марья Мироновна прошла вдоль нашего ряда парт и собрала тетради.

Класс проветривали дежурные и всех выгнали в коридор. Мне было стыдно перед Ванькой.

- Ваньк, это в последний раз, больше слизывать не стану.

- Мне-то что, жалко, что ли - списывай, сколько хочешь, - мирволил Чистяков. - А ты это... здорово, я бы так не сумел.

- Что? Слизывать?

- Срисовывать. Научи меня рисовать, Серёга.

- Ты хочешь? Проще пареной репы…

- Ну, чево ты такой... всё бахвалишься? Простого, мне тятя говорил, в жизни ничего нет.

- А волшебное бывает. Вот я захочу сейчас, закрою глаза, только взмахну руками и - полечу.

- Слыхали. Только никуда ты не летаешь - просто у тебя малокровие. А от малокровия кружится голова, - резонно заявил Чистяков и с такой уверенностью, что не поверить было нельзя.

А я не поверил ему. И потому, что он, наверное, по-своему где-то прав, и потому, что он хорошо решает задачки. И, вообще, у него, у этого Ваньки Чистякова, не мозги, а разлинованный в крупную клетку ученический лист. Всегда-то всё ему ясно и понятно, а рисовать вот он не умеет, и сочинения по картинкам у него только на "удочку", еле-еле.

В первую перемену мы с Ванькой простояли в стороне, не участвуя в школьных играх. Во вторую, класс не проветривали, и мы с Ванькой играли в догонялки. Я убегаю, он меня догоняет. Выигрывает тот, кто догонит и поймает. Скакали по партам, я уходил ловко. Завертелись вокруг чёрной классной доски. Ванька никак не мог меня ухватить - руки коротки.

- Эх, ты! - подзадориваю я. - А еще хвастался: "поймаю"!

- Не уйдёшь! - кричит раскрасневшийся Ванька. Но ноги коротки, Ванька - коротышка, хоть и лобаст. - Схвачу всё равно!

Ванька что придумал - взял да и вынул палку, мешавшую доске произвольно вращаться вокруг вертикальных осей. Доска вдруг как бы продырявилась, и - Ванька рядом. Я рванул доску на себя, Ванька на себя. Момент - и моя рука оказалась на срезе доски. Доска - как ножом чиркнула по мякоти мизинца левой руки, ожгло болью, брызнула на пол кровь.

Мне хотелось заойкать, как всегда в таких случаях. И все мальчишки и девчонки, а, главное, красивая Шурка Гурылёва, я видел, ждут этого же. Но я закусил губу, глянул на палец, кровь - кап-кап на пол. Полпальца, всей верхушки мякоти - как не бывало. Висит кусочек живого мяса на одной кожице. Взять да оторвать зубами. Нет, - ножичком отрезать - и дело с концом. Кость цела, не задело - нарастет новое мясо.

- Иди скорее в аптеку! - крикнула вся в слезах Шурка Гурылёва. - Она уже больше не скрывала наших с ней отношений дружбы.

- Беги, Серёжка, кровью изойдёшь! - настаивает и испуганный Ванька Чистяков. - Беги же, у тебя и так мало крови!

А вот это уже про "мало крови" - намёк на прошлую кличку "Глумной", которую я изо всех сил старался вытравить, но своими поступками, как оказывалось, только её утверждал.

Конечно же, надо было скорее бежать. Кровь, хоть и перестала капать, и мясо отрезанного пальца розовело, как живое, - мне стало страшно, оттого что вся кровь, по-видимому, из меня уже вышла, а её и так было "мало". Но я нарочно медленно пошёл в аптеку. Ванька забегает мне наперёд, виноватится.

- Чего тебе? Я... один, не ходи, - говорю я "Арихметику".

- Ты не скажешь? Никому не скажешь? - просяще заглядывал мне в глаза Ванька.

- Вот еще, буду я ябедничать!

Фельдшер Сизый нос, что шесть лет назад, мне, ещё маленькому, делал перевязки пораненной рамой головы и после выздоровления не забывший прийти на чарку водки с закуской в дом отца, узнал меня тотчас же

- А! Серёга Шок пожаловал! Чем изволили заболеть, молодой человек, "приговорённый жить"? - поправлял большие железные очки седой и по-прежнему длинноволосый, как баба, фельдшер. В предвкушении выпивок или подношений он непроизвольно брался пальцами за нос и тёр его сизый кончик.

- Перевяжите мне, Егор Егорыч, - протянул я медику руку.

- Перевязать-с? - удивился Сизый нос. - А не лучше ли - чирк ножичком и - в корзинку?

- Резать не дам - приживётся, - говорил я тем более твёрдо, чем менее в том был уверен. Просто боялся обрести ещё одну кличку-прозвище "Беспалый". Ученическая братия, парнишки, - они вмиг придумают прозвище любому.

- Вы так уверены, гражданин "Шок"? Мг-м, не смею перечить, - сказал Сизый нос и, не смазывая ничем, просто взял и обмотал марлей раненый мизинец. - Через денёк загляните, мистер Шок, сделаем повторную перевязку.

- Мне и одной хватит.

- Дело ваше, не смею перечить, ибо достаточно имею доказательств Вашей сверхживучести. Поклон мой уважаемому Ивану Григорьевичу, я навещу его!

- Приходите, жалко, что ли, Егор Егорыч, а за перевязку спасибо, - сказал я.

Никогда больше я к Сизому носу не ходил на перевязки. Бинт из белого стал сперва серым, потом - грязно-серым. Домашние не догадывались, а я не говорил. Сняв повязку однажды, обрадовался: отрезанный кусочек мякоти прижился кое-как приложенный.

ЧАСТЬ 4.   ОТРОЧЕСТВО.   1922-1924 ГОДЫ  

Стр.61 из:   55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ