Какое такое дело привело в наш дом Максима Андреевича Пурусова, считавшего папашу своим злейшим врагом, я понял, как только обежал все дома и вернулся украдкой к нам в дом. Меня хлебом не корми - как магнитом влечёт к таинственному.

Через Переднюю светёлку на втором этаже я проник в дом. По деревянной винтовой лестнице спуститься вниз так, чтоб не скрипнула ни одна говорливая ступенька, дело привычное.

Заговорщики, а иначе их и не назовёшь, сидели за столом в переднем дальнем углу Чайной. Дверь на жилую заднюю Избу и кухню, где собственно и проходила вся жизнь семьи, закрыта. Говорят негромко, больше глазами, выражением глаз, чем словами. Главными, сидят один напротив другого, лицом к лицу: деревенский наш Жозеф Фуше - мрачный, умный и коварный Максим Андреевич в чёрном длиннополом суконном с борами кафтане и сам, как кафтан, чёрный, непроглядно мрачный. Отец, ясноглазый, высоколобый - перед ним, как кролик перед удавом. Двое длинноносых Пурусовых (отец Ландрин и его сын Иван) стоят в нетерпении перед беседующими, и время от времени кидают опасливые взгляды на дверь. Чем не заговорщики?

- ... Что ты теперь, сват, скажешь? - прижмурил левый глаз Максим.

- Не понимаю я, Максим Андреевич, - лепечет в полном замешательстве, какой дать ответ, отец мой, Иван Григорьевич, и вытирает пот рукавом ситцевой рубахи.

- Что не понимаешь, сват, спрашивай, поясню, - говорит Максим, рта не видно в черных зарослях усов и бороды. Кажется, я с полной откровенностью изложил перед тобой цель нашего прихода сюда.

- Не понимаю, зачем эта затея с выходом на отруба, - наконец-то выдавил отец из себя слова правды, отчего и самому ему стало полегче.

"Преодолел стеснение перед этим Фуше" - думаю я - и рад за отца.

- Никто не просил - раз. И никто нас не поймёт, что бы мы ни сказали. Во-вторых, наша артель намерена с весны, - была намерена, - объединиться в ТОЗ, товарищество по совместной обработке земли, - отец смотрит вопросительно на Максима, а мне так хорошо за отца, и я понимаю теперь больше, чем когда-либо, за что его прозвали в первые дни новой власти "Иваном Красным".

- Мы должны после царского прижима по-новому строить жизнь, - продолжает отец. - А новая жизнь, как пишут в газетах, - это сообща работать и жить. Я так понимаю. А что такое отруба? Одно название чего стоит - отрубленные, разрубленные на части хозяйства. Так было в Столыпинскую эпоху, сват Максим и сват Фёдор.

- Всё сказал? - выждав, процедил сквозь бороду Максим.

- Могу добавить, что я буду против отрубов.

- Всё заигрываешь с большевиками, сватушка! - выпалил нервный Фёдор Сергеевич. - А дом отгрохал под купца! А с нами пошто породнился? Дочь свою бесприданную к нам определил?

- Что мелешь?! Какую "бесприданную"? Надо покрепче было решетки на окнах запирать, сват Фёдор! - дал отпор отец.

- Да мы бы такую отхватили невесту! - не мог угомонить себя Фёдор Сергеевич. - Из Пестяков, из Холуя, из Южи - невест на выбор!

- А коли ты так, то мы с тобой больше и не родня! - в ответ на взрывную вспыльчивость Ландрина отец ответил встречной вспыльчивостью. - А дочь я сегодня же забираю от вас!

Иван Фёдорович - молчалив на редкость - заговорил.

- Лидия вам не товар, чтоб делить, а моя жена. Ежели она уйдет, то уйду и я из дома вместе с нею, - сказал он веско ко всеобщему удивлению. - Нашли из-за чего родство ломать; из-за каких-то отрубов! Отруба - не хутора, наверное. А землю собрать вместе из отдельных полосок по разным местам в одно - чем плохо? До ТОЗа тут рукой подать.

Максим Андреевич аж прослезился, выслушав толковую речь внучатого племянника.

- А ить верно сказал внук. Спасибо, Ваня. Что на это скажешь, Иван Григорьевич? Отруба - это ещё не хутора, хотя каждый волен и имеет право построить там, на своем участке земли, дом и всё такое. А землю из полосок собрать в один участок, то есть укрупнить, разве плохо? Да на это всяк согласится. И твой ТОЗ рядом, а, сват Иван? Объединяйтесь, кто захочет.

- Ох, надымил я вам тут - выйду, - сказал Алексей Григорьевич, встал - и за дверь нашего дома, в коридор перед кубом, в Чайную.

Иван Григорьевич вышел быстро, на ходу вытирая рот подолом рубахи.

- Дело какое до меня?

- А без дела к брату зайти, значица, нельзя?

- Что-нибудь насчёт передела земли? - Иван привык к наскокам брата.

- Да что нам теперь горевать об энтом самом переделе? Пускай Максим да твой сват Фёдор Ландрин беспокоятся да улаживают. Они землемеров призывали, не мы. Промежду прочим, землемерам выпоено водки столько, что...

- Что...? - подхватил Иван Григорьевич, пытаясь понять что кроется недоброе за витиеватостью слов Алексея.

- Передерёмся по весне все из-за землицы. Один и тот же участок землемеры запродали многим уж. Вилами будем колоть один другого, а они стравят и уедут. И промежду прочим - ты вместе с Максимом-живоглотом ответственный будешь. Согласие давал? Давал. Вместо красного ТОЗа - на отруба и хутора?

- Что-то я тебя не пойму, брат: жалеешь ты, что ТОЗу наводят решку, али доволен?

- А что мне его жалеть? Жалей ты - тебе в него агитировать мужиков. А я ещё погляжу, где мне свою борозду проводить.

На сходке, после горячих споров, недоумений, опасений и открытых перебранок общество постановило: "выходить на отруба". Передел земли приурочивали к началу апреля, к таянию снегов. А пока, зимой, землемеры будут "делать планы" угодий Пановского общества. Весной - жеребьёвка - кому какой участок земли и где.

Что происходило в Панове - а там общество постановило: "выходить на отруба" - стало известно во всех деревнях. Смеялись: "Пановские вечно выдумывают…"

Землемеры, приехавшие выводить пановских мужиков на отруба и остановившиеся на постой у Максима Пурусова, взбулгачили всю деревню. Такого ещё не было, чтобы за мужиками так ухаживали. Землемеры обошли каждый из 29 домов и побеседовали с хозяевами. Где бы хотели иметь отруб: у Курилихи, у Сварухи, у Крестика или Бокарей, у Выставки ли? А то, может, вы и впрямь желаете выделиться из общества и построить дом на хуторе за Бокарями?

Все земельные участки землемеры давно замерили саженями и протопали ногами. Взяли пробы земли, отослали в область, пришёл ответ. Работа проведена большая и добросовестная.

Максим Андреевич для удобства землемеров и спокойствия своей семьи, чтоб не толпились чужие в жилых хоромах, отвел им под жительство свою бывшую магазею. И вход отдельный, и всё такое. Мало ли что потребуется государственным служащим, с кем встречаться. Зачем же им беспокоить всякий раз хозяев, открывать, закрывать входную дверь. При желании постояльцы могут запросто войти к хозяевам через внутреннюю дверь, соединяющую магазею с жилой частью нижнего этажа дома.

В первый же день приезда землемеров у Максима Пурусова с Навычайловым состоялся доверительно прощупывающий разговор.

- Говорите, Ваш сын тоже воевал в Гражданскую, а где и кем? - спросил Навычайлов так, пристрелочными словами. На самом деле, он ещё до отъезда из областного центра прекрасно был осведомлён о том, кого встретит в Панове.

- Я Вам того не говорил. В Германскую воевал мой Аркадий. Погиб в Шестнадцатом, в конце, - ответил Максим Андреевич и насторожился. Гость что-то не договаривал, к чему-то подводил. - А Вы, значит, как я понимаю и вижу - из бывших военных?

- Вы проницательны. Признаюсь Вам, так как вижу, Вы в деревне весьма уважаемый человек. К тому же состоятельный. А сколько Вам лет, Максим Андреевич?

- Мы с братом Сергеем, что напротив в доме - старики. Едва ли не самые старые во всей округе. Ему 83, а я на десяток лет помоложе. Был вот единственный сын, и того не стало. Ушёл, как тогда принято было говорить и погиб за "Веру, Царя и Отечество".

- За царя, значит?

- За царя.

- Офицер, значит?

- Офицер.

- Штабс-капитан, значит?

- Он самый. Больно вы, гляжу, всё знаете, а зачем?

- Скрываться не стану. Я тоже из... офицеров. Под Самарой именьице, правда, захудалое. Из мелкопоместных дворян. Всё рухнуло с приходом нашей разлюбезной Советской власти. А мне вот пришлось переучиваться на землеустроителя. А вы купеческого сословия, Первой гильдии, значит?

- Значит - бежит да скачет. Был. А кем буду, один Бог да товарищ Ленин знают. Может, завтра выселят, может послезавтра.

- Могу сказать, когда. Лет пяток начнут к вам пристреливаться, а потом возьмут в "вилку" - и беглым огнем коллективизации на полное поражение и уничтожение как класса. Прошу прощения за непонятные слова, я артиллерист, полевая 76 калибр, командовал взводом.

- Мой сын тоже был артиллеристом, сказывал его денщик, наш однодеревенец Василий Герасимович Полушин.

- А уж коль мы друг перед другом раскрылись, откровенно выскажу вам своё мнение. Как теперь принято говорить, на текущий момент…

И последовало подробное и довольно смелое для незнакомого человека обсуждение положения дел "у большевиков".

- Так Вы думаете, удержатся большевики у власти? - спросил Максим, выслушав гостя.

- Понимаю, почему спрашиваете. Но лучше горькая правда, чем сладкое успокоение. Большевиков не смести ни восстаниями, ни экономическими диверсиями. Устраиваются они крепко. Один такой крутой поворот во внутренней политике, как НЭП, провозглашённый Лениным, чего стоит.

- Думаете, это - западня для...?

- Приятно иметь дело с умным человеком. Совершеннейшая западня, Максим Андреевич. Капкан-с на спрятавшегося в норку состоятельного человека. Приманка одна чего стоит: торгуй, имей завод, лавку. Только выправь сперва патент.

- Думаете, на одних нас, ну, состоятельных, охота?

- Вы правильно трактуете: не на одних. Охота многоплановая: на всякого, кто может клюнуть, проявить себя в будущем как опасный зверёк для Советской власти. Пострадает середнячок - мужичок в деревне, мечтающий разбогатеть. В городе - спрятавшийся в скорлупку совработника коммерсант. Ох, опасна приманка, выживут самые осторожные и умные. Они сторонкой обойдут капкан-с. Уезжайте и немедленно - вот Вам мой совет.

- А дом? А...?

- А земля? Это Вы хотели сказать? А Вы слышали слова песни парижских коммунаров? Поучительно… Их ведут на расстрел, и генерал говорит им: "Вы землю просили, я землю вам дам. А волю на небе найдёте!" Если Вас такая земля устраивает - ждите, Вам её "дадут".

- Имущество?

- Разделите на три части, советую. Одну часть - невестке с двумя детьми, младшими. Вторую - внуку, кажется, Вами весьма любимому и похожему на погибшего офицера-отца. Свою часть отдайте этому бывшему денщику Василию Полушину. И он Вам будет благодарен всю жизнь. А сами уезжайте с глаз деревни долой.

- Однако сами же говорите, что и в городах тоже…

- Надеюсь, в городе Вы не станете заводить каменных двухэтажных домов и привлекать к себе внимание власть предержащих?

- Ах, даже так - сгинуть навсегда?! Может, и имя своё... позабыть посоветуете?

- Вижу, Вы всё уже обдумали и без меня, Максим Андреевич. Да, если бы Вы смогли отказаться и от имени - тогда...

- Тогда?

- Тогда Вы бы сумели дожить до "судного часа" над большевиками, - сказал Навычайлов.

- А он предвидится?

- Несомненно. Иначе не стоит и жить, и ждать ещё с десяток, полтора десятка лет. Надеюсь, Вам бы доставило удовольствие видеть, как летит вверх тормашками советская власть, и на телеграфных столбах вешают большевиков?

- Мне не дожить.

- Доживёте. В крайнем случае, Ваш внук... Он у Вас весьма способный... на любую... подлость... большевикам. Пока мал, но придёт время, и он с партбилетом в кармане отомстит за Ваше разорение.

- И кто же это перевернёт ЕЁ вверх тормашками? Заграница?

- С Вами беседовать одно удовольствие. Вы схватываете мои мысли с полуслова. Да, ОНА. Но мы не должны сидеть сложа руки и ждать с неба манны.

- Однако Вы не боитесь нарваться на провокатора?

- Исключено. Мы всех знаем, на кого можно положиться, на кого - нет…

С Алексеем Григорьевичем Басовым при обходе у Навычайлова был свой разговор. От предложенной стопки землемер отказался. Чем и упредил, что разговор предстоит весьма серьезный. С первых же слов они поняли друг друга. А обронённое землемером как бы ненароком имя "офицера" Ивана Ляпина тотчас же привело к сближению.

- Он погиб, - сказал Алексей Григорьевич.

- Когда? - спросил Навычайлов и сощурился в смехе.

- Что - жив? Жив - да?

- Продолжайте считать, что он погиб, и примите привет с того света, - смеясь, сказал Навычайлов.

Говорилось так, что можно было принять и всерьёз, и в шутку. При необходимости - высмеять любые подозрения и любые утверждения.

- Уж не зовёт ли ОН снова куда-либо, как прежде? - сказал Алексей Григорьевич. Он не верил этому человеку.

- То есть…? - не спешил раскрываться Навычайлов. Он знал, с кем имеет дело.

- То есть на тот свет. Думаю, мне еще рановато - я жить хочу, - резанул хозяин сабельно острым взглядом по холёному лицу гостя.

- Живите, живите, дорогой "сибирячок"-однополчанин. Вот нарежем вам земельки шесть десятин где-нибудь на лучших землях, по дороге к Крестику, - говорил гость, гася подозрительность хозяина нарочитой миролюбивостью тона, готовый в любую минуту поставить точку и подняться со стула. - Растите детей и хлебушек, и ждите прихода ещё лучшей жизни. С проклятым царским прошлым покончено раз и навсегда. И заря светлой жизни встаёт над Чернухой...

ЧАСТЬ 4.   ОТРОЧЕСТВО.   1922-1924 ГОДЫ  

Стр.60 из:   55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ