 |
СЕРГЕЙ БАСОВ
|
ПАНОВСКИЙ ТРАКТ
|
-122-
|
1930 год, осень. На заработки в Гороховец
- Мы собираемся махануть осенью в Гороховец, - говорил Ондря по пути из Покрова в деревню. - Поступать в рабочий класс.
- Кто да кто?
- Аркашка-Орики, Ванька Настасьин, Мишка малопановский и я. Не присоединишься?
- Чего я там позабыл?
- Петька Куклин работает в Гороховце, тркторист. Сманил нашего Олёху, брата моего. Пишет, что работают они в совхозе. Совхоз пригородно-огородный-капустный - хрен поймёшь. И приварок там есть, и баб до хрена. Лёшка пишет: кровь с носа - нехватка рабсилы, - захлёбываясь, говорит Ондря.
- В Гороховец через Южу? Не пойду. Я не тракторист и не рабочий, а крестьянин, им и останусь.
- За Настеньку испугался? - подкусывает Ондря. - Как бы тут её кто не обгулял?
- Ещё слово - и заработаешь по морде! Вам с Олёхой можно покидать дом, у вас отец на хозяйстве. А у меня кто? Ванька, Колька, Васька - мал мала меньше.
- Сурьёзный, страсть как! Прямо после агрономической ШКМ и не подступись. Серёга, а слух идёт: тебе "твёрдое" задание: двадцать пудов льняного семени, десять мешков ржи, овса и масла коровьего пуд.
- Загибай больше! - не верю я. - С кого брать-то? Отца ещё четыре года не будет, а мы все - несовершеннолетние. Не имеют права. Да и урожай - какой ныне? Чать, власти не слепые - видят. Зима была малоснежная, весна сухая и холодная, лето засушливое.
- А не заплатишь в срок - опись имущества. А в совхозе деньга сама в руку лезет. Уговорил? А не то наши пути-дороги расходятся.
- Ветер вам в спину. А у меня ещё сад. Его не бросишь. Нет, деревню я не променяю ни на какой город, разве что только на... Москву.
- А что? И я бы в Москву. Айда, маханём в кондукторы на железную дорогу? Будем по всей стране бесплатно ездить, путешествовать.
Деньги были нужны, чтобы как-то прокормить семью, и когда ребята повторили приглашение идти на заработки в Гороховец, я с удовольствием ухватился за эту мысль.
Нужен был документ, удостоверяющий личность, и я пошёл в сельсовет. Вася Мамаев выписал справку, а Калашников не подписал.
- Скоро лесозаготовки, никуда не пойдёшь.
- Почему же другим можно идти, а мне нельзя? - сказал я. Всем троим парням: Ондре, Ваньке и Аркашке Настасьиным справки выдали.
- Они - это они, а ты - это ты, - изрёк мудрое Калашников.
Мама не хотела, чтобы я уходил, она не верила, что можно заработать большие деньги за короткое время. Но согласилась со мной, что и любые не помешают. Что уж она говорила Калашникову - он ей по Барановым какая-то дальняя родня - только подписал он справку.
Ребята шли с серьёзными намерениями: не только подзаработать - это само собой. Но и устроиться на постоянную работу в совхоз в качестве рабочего класса.
До Южи тридцать вёрст, шли пешком. После дождей выпала тёплая погода, идти босиком - одно удовольствие. Для молодых ног - что стоит прошагать шесть часов подряд - никакой усталости.
В Юже, городишке на холмах и буераках, с десятком фабрик и заводов, у дяди Осипа Ермиловича работа бы нашлась. Поколебавшись, я к нему заходить не стал. Да и неизвестно, что с самим-то с ним... при Кондрашове. Как бы не загремел так же, как наш отец, за одну фамилию.
Ребята по дороге баловались, смеялись, особенно Ондря с Ванькой Настасьиным. Аркаша Орики-Веторики, как и я, хранил сдержанное молчание. Но Аркаша от природы серьёзный, наверное, по своему дяде Аркадию Большевику, и для него это привычное состояние. А я-то, всегда в центре всяких мальчишеских игр, шалостей, проказ, чего я-то молчал? Схватиться бы борьбой с плотным силачом Ондрей, или с гибким, увёртливым Ванькой. В жимки - пожалуйста - но только без подножек. Не до того… Год этот после Палехской ШКМ и ОСОБЕННО последние полгода, начиная с зимних лесозаготовок на Талице и кончая лесным покосом у Покрова Пресвятой Богородицы, кажется, что-то дорисовали внутри меня. Что-то чересчур серьёзное.
Аркаша Настасьин, наверно, обдумывал какой-нибудь новый детекторный радиоприёмник и раскаивался, что бросил деревню, мать и... Зинку Полушину Василия Арсентьевичеву, Ондрину младшую сестрёнку. В самом деле, что их побудило, обоих сыновей, покинуть мать? Уж я бы, наверно, не покинул. Конечно, в городе больше простора для Аркашиного таланта радиотехника и изобретателя. Поступит на рабфак, в институт - какой человечище-то будет! Ванька, иное дело - шаромыжник, а Ондря - лентяй.
Как я завидовал этим парням, что они носят иные фамилии, чем моя. С этими фамилиями я бы - ух! Как бы я развернулся! Черта с два бы какой-то Мишка Калашников с Колей-Ролей посмели так со мной разговаривать! Да и я бы совершенно иначе с ними. Поехал бы в район, в область, и потребовал бы снятия их обоих как врагов переустройства деревни на новых началах. Или бы собрал собрание да и организовал колхоз. Всех желающих. Хочешь работать, не жалея сил, с темна до темна? Без своей собственности строить социализм? Пожалуйста, милости просим!
И я непременно бы вступил в партию или организовал бы, как говорил Данилович, комсомол в деревне. И таких бы, как этот Мишка Калашников, - коленкой под заднее место. Ох, и прогремела бы наша комсомолия на весь текстильный край! Наверно бы, дядя Осип Басов поинтересовался, кто это у вас там, в Панове, так? А ему бы ответили: есть, мол, у Василия Герасимовича Полушина сын Серёжка...! А Ондрю бы - в Басовы окунуть.
Только как же так - отдать Ондре моих братишек, маму, бабку Алёну и всех-всех Басовых? Ну, нет, - ни за что! Пускай уж я останусь Басовым.
А вот зачем же меня, нас всех, тянут во "враги" новому порядку? Почему обязательно надо кого-либо иметь врагом? Один - с властью - этот, значит, друг, а другой, он - против, - непременно "враг", и его надо изничтожать. Чтобы обязательно была борьба. Только не на кулачки или ещё как-то физическая борьба, а борьба политическая, классовая. Одного - в один класс, в неимущий, другого - в другой, имущий "много". И тогда пускай дерутся. Может, я чего-то не понимаю, но так стравливать людей нехорошо. Это, как рассказывал дядя Осип, на Дону было: казаков натравливали на иногородних, хохлов на русских, русских на киргизов. Чтоб не было между ними согласия. Будь согласие - властям плохо, народ откажется подчиняться. Читал где-то в истории, что у всех правителей (Вспомнил! Это история Византийской империи.) есть лозунг, девиз: "Разделяя - властвуй!" Нет, я определённо чего-то главного не понимаю. Такой лозунг для капиталистов и помещиков - ещё куда ни шло. А теперь, для новой Советской власти, он вроде бы ни к чему. Ссорить-то зачем? Разделять-то зачем?
Почему Мишка Калашников мне не давал справку о личности, а Ляпиным и Ондре Полушину - пожалуйста? Да потому что меня он называет мысленно "кулаком", а тех - "бедняками". Разделил. Теперь ему надо нас стравить, и тогда мы должны драться, а он будет, как судья, решать, кто прав, а кто виноват. И в этом его власть. И этот Мишка действует так не потому, что он на кого-то из нас, Басовых, обижен, а потому, что так ему приказывают сверху районные власти.
А чем мы отличаемся, я и Ондря, к примеру, друг от друга во взглядах и убеждениях? Оба - одинаковые деревенские парни, только Ондря дальше начальной школы не пошёл, а у меня - семь классов. Разница небольшая. А в остальном? Он и я с самого детства - на земле, пашем, косим, сеем, убираем. Только Полушины в субботы работают до обеда, а мы - весь день. И в воскресенье: они вовсе не выходят в поле, а мы - до обеда на работе. Больше работаем, больше и зарабатываем, у нас получше еда на столе, получше одеваемся. Но прочие условия деревенского быта, общения одинаковы. Небо над головой, и то общее. Как нас разделишь? Мы, как Сиамские близнецы неразделимы: общая деревня. Не станет деревни, "не станет" и нас. Да, мы, Басовы, задумываемся над жизнью, и даже очень.
Не понимаю, не понимаю и не понимаю…
Я знаю судьбу каждого из нас четверых, шагавших с закатанными штанами по грязной дороге из Панова через Сакулино, Груздево в Южу, в начале октября 1930 года.
Я был на войне, пришёл без правой руки. Ванька Ляпин вернулся с фронта без левой ноги, на деревяшке, сменил трёх или даже четырёх жён. Катает в Юже валенки, имеет большой дом, инвалид отечественной войны.
Ондря Брила Полушин, пошёл в милиционеры, потом - на фронт и погиб.
Аркадий Ляпин был председателем колхоза, сельсовета, член партии. Добровольцем ушёл на фронт. Вернулся в первый раз раненым, подлечил раны в колхозе. Предлагали ему остаться и не испытывать больше судьбу на милость - пошёл опять. И погиб.
Суровая судьба: двое погибли, двое вернулись калеками.
До Южи, что ни деревня, то и привал с дремотой.
- Может, вернёмся, раз с неохотой идём? - сказал Аркадий.
- Кто это с неохотой? С охотой! - ржал, как стоялый жеребец, Ондря. - Верно, Ванька, с охотой мы или без? Хо-хо-хо! Возвращайся, там Зинка, наверно, и доселе пузыри пускает. Ах, Аркашенька, да и на кого ты меня спокидаешь?! - проплакал он, подражая Зинке.
- Тогда вот что: если вы ещё полезете в чей-то огород за бушмой и морковью… - пригрозил Аркадий.
- Не я, это всё Брила! - оправдывался Ванька.
- Ещё раз скажешь "Брила" - отведаешь! - показал кулачище Ондря.
Южей прошли из конца в конец, - и на пристань, в Холуй, за десять вёрст.
Теза, шуйская река, приплыла сюда со своими пароходиками. Но Южа не приняла ее. И почему такой промышленный городок не на большой реке?
Покупаем билеты до Гороховца. Плыть по Клязьме через Вязники около ста вёрст. Пароходик не спешит, пешком можно быстрее. Зато одно удовольствие сидеть на верхней палубе и смотреть на проплывающие мимо нас деревни и сёла. Весной по этой же реке, наверно, уплыли мои дрова вниз к Оке.
Клязьма у Гороховца - река что надо, широченная с высоким правым берегом! На этом берегу, как на горе, стоит Гороховец, старинный русский городок.
ЧАСТЬ 8. ДЕВЯТЫЙ ВАЛ. 1929-1930 ГОДЫ
НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ
