Как советовал мне Данилыч: ещё прошлой осенью, сразу после возвращения из Южи, я написал ходатайство об освобождении отца от имени мужиков Общества деревни Паново. Не понравилось - порвал, и снова за написание. Написал и отложил, не зная, что делать.

Потом неподписанное это ходатайство тяжким грузом висело у меня за плечами. Что бы я ни делал, я помнил, что ходатайство не подписано. Я тут гуляю, а отец там, в ссылке.

Шлёт письма ссыльный батя, тоскует по Поскрёбышу, просит, чтобы мать привезла его. Батя расписал самым подробным образом, как ехать: где поездом, где на пароходе, где пешком. Заслали-таки его, видать, далековато, чтоб - того гляди - не сбежал опасный "враг", он же и "не-враг" на данном историческом этапе переустройства деревни.

Зимой, когда Данилыч пошёл на повышение в область, и вместо него во главе районной ЧК стал бывший прокурор Кондрашов, упёкший отца в тюрьму, я понял, что ходатайству теперь так и оставаться неподписанным. Кондрашов его не пропустит. А поехать в Москву, к Всероссийскому старосте - кто его знает, как примет. Нет у меня уверенности. Был бы дома Аркаша, мы бы с ним вмиг сговорились. Он смелый, наш Аркаша Еграша. И сам рядом с ним смелее становишься. Где он только? Надо бы мне ехать, да на кого оставить четверых иждивенцев? Я теперь глава семьи и должен заботиться о них.

И вот перед сенокосом, когда вся деревня сошлась делить покосные места согласно жребию, староста Ефим Фёдорович Полушин обратился к мужикам:

- Граждане мужики и бабы, члены нашего Общества! Есть у меня к вам человеческая просьба. Все мы знаем, как ни за что, по чьёму-то доносу осиротели парнишки Басовы. Давайте напишем наше крестьянское ходатайство к властям в Москве за Ивана Григорьевича Басова, чтобы возвратили его из ссылки.

И далее дядя Ефим обсказал, как они росли вместе с нашим отцом, как папаша выбивался из нищеты, как прибивали они вместе красный флаг новой власти на магазине Кооперации. Слова его возымели действие: сразу же поднялся Николай Лопатин.

- А теперь слушайте, что скажу я. Ваш Иван Басов - контра. Правильно я говорю, бывшие будённовцы Иван Герасимыч и брат Илья?

И пошёл, и понёс про советскую власть, про строительство нового общества и жизнь при социализме.

Дядя Ефим не дал разгореться спору, на который вызывал мужиков уполномоченный Николай Лопатин.

- Ты, Николай Лексеич, не член нашего Общества. Потому и права голоса на собрании у тебя нет, - сказал дядя Ефим.

- Ка-ак?! Ты меня лишил права голоса! Да я…! Да ты у меня…! Я послан партией большевиков…!

- Всё правильно: уполномочен и послан. А земельного надела не имеешь, значит, и голоса в собрании у тебя нет.

Мужики все проголосовали "ЗА". Все, кроме Сёмки Курка да Пани Ляси - ядра строителей новой жизни.

- Давай, приноси, Серёнька, свою бумагу - подпишем. Так я, мужики, говорю?

- Так, так, староста!

Ходатайство от Общества, подписанное мужиками, я не стал отправлять по почте, а отвёз в Иваново-Вознесенск. Зашёл к Найдёновым, повидался с братом Шурой. У них с Симочкой уже родилась дочурка, и тесть Николай Михайлович подарил им маленький домишко-теремок. Видел, как они въезжали в свой терем.

Шура ни о чём меня не спросил, не удивился даже, что я приехал в область. Не до того ему было. Получил приглашение работать в Москве, в проектном институте. Выходит, не ко времени я приехал, расставался Шура с жёнушкой. Подумалось: а не послать ли с Шурой ходатайство на имя Прокурора Республики Крыленко?

Посидел я, посидел в палисаднике у Найдёновых, меня даже к столу не пригласили. Поехал потихоньку на вокзал. И отсюда посылать страшно - письмо могут задержать здешние чекисты.

Но свет не без добрых людей. Отходил поезд на Москву. Уговорил одну пожилую проводницу бросить в Москве мой конверт в почтовый ящик. Согласилась. Меня даже слеза прошибла. Поцеловал я тётку. Пусть у неё всё будет хорошо!

Маме с бабушкой Алёной я поведал про своё быстрое путешествие в область. Сказал, что отправил ходатайство в Москву. Про Шурину занятость и безразличие к нам я не сказал. Наоборот, соврал, что Шура сам вызвался доставить ходатайство. Теперь оставалось ждать "скорого" возвращения отца из ссылки. А что его непременно отпустят, у меня почему-то не вызывало сомнения. Так верил я словам Данилыча.

Мама с бабкой теперь с колен не вставали - молились. Повеселели мои старушки, а у меня кошки на душе скребли: а вдруг проводница не бросит конверт в почтовый ящик?

ЧАСТЬ 8.   ДЕВЯТЫЙ ВАЛ.   1929-1930 ГОДЫ  

Стр.117 из:   106  107  108  109  110  111  112  113  114  115  116  117  118  119  120  121  122  123  124  125  126  127  128   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ