Бабам в диковинку: как это мужики, напившись, ни разу не подрались. Накаркали. В предпоследний день косовицы, нате вам, драка. И какая! Косами, как саблями…!

Началось-то из-за старинной вражды между братьями Шутиными, Гришухой и Паней, и Фёдором Сергеевичем Пурусовым Ландрином. Паня Ляся - мужичишко задиристый, Ландрин и трезвый-то - малого ума человек, а напьётся - и вовсе без ума. И как их чёрт свёл в одно место у бутыли с самогоном. Слово за слово: ты меня, я тебя! Обматькали один другого. А кулаки-то на что? Кулаки в ход пустили. Ну, против сильнющего, как кабан, Ландрина хлипачу Пане не устоять.

- Глишуха-а! Дусю ляся, меня бьют!

Чёртом выскочил из леса Гришуха - и в сраженье. Хлобыстнул сзади приземистого крепыша Ландрина по лысой башке - тот покатился по земле. Встал - да в контратаку. Рубахи треснули на драчунах. У того и у другого из носов кровь.

- Ванька, аль не видишь, что отца бьют?! - взревел Ландрин, призывая на помощь своего сына, а нашего зятя Ивана Фёдоровича.

- Не вздумай! - предупредил Ивана Фёдоровича наш дядя Лёша. Этим дело не кончится. Слышал: хотят политику шить. Лясе приказано было, а кем - не говорит.

- Ванька-а-а-а! - взревел Ландрин и схватился за косу. Коса - страшное в драке оружие.

- Ах, ты - косой! - рыкнул Гриша и - тоже за косу. Скользнула сталь по стали - холодок по сердцу.

- Да разнимите вы их! - кричат бабы. - Мужики, убивством пахнет!

Бабий крик и визг только подлили масла в огонь. Сцепились коса с косой. У Гришухи брызнула кровь из руки. У Ландрина - всё лицо красное, облито кровью.

Только тогда мужики кинулись разнимать драчунов.

Паня Ляся с синяком под глазом преспокойно спал под телегой на земле.

Раненый в голову косой Фёдор Пурусов рывком снял воз с передков и, хлестнув запряженную лошадь, с неслыханной ловкостью умчался. Гришуха с Иваном Моряком - на телеге вдогонку.

Ну, где им было догнать обуянного болью в голове и страхом Фёдора Ландрина. Вернулись ни с чем.

Вслед за ними въехала в лес к мужикам пролётка. На сером рысаке - Мишка Пурусов и Николай Лопатин.

- Что случилось? Кто тебя, Григорий Лексеич? - спросил Николай Лопатин.

- Тебе-то что? Не лезь! - заорал еще не остывший от схватки Гриша. - Перевяжите меня.

- Кто его...? - стал спрашивать у мужиков Николай Лопатин. Мужики отводили глаза, помалкивали. Пьяны-пьяны, а тут протрезвились. Вмешательство к добру не приведёт.

- Нас с братом Федька Ландрин избил, купецкая морда, дусю ляся! - выполз из-под телеги Паня.

- А! Классовый враг! - с каким-то радостным клёкотом в голосе воскликнул Николай Лопатин. - Сейчас составим акт. Рассказывай, Павел Алексеевич, как было дело. Мы его прищучим, будет знать, как на бедняка нападать!

- Подходите, кто хочет быть свидетелем! - призывал Николай и видел, как толпа редеет. Мужики с бабами отворачивались, уходили. - Что? Никто не видел и не хочет заступиться за бедняка против кулака?

- А ну, мотай отсюда, бывший комиссар! - рассвирепел Гриша. - А то и тебе накладу по загривку!

- Да ты чего, Григорий Алексеевич!? За твоего же несчастного брата-бедняка вступаюсь, а ты... Нехорошо так, подрываешь классовую солидарность, - пробовал утихомирить Гришку Николай.

- Пашка, не подписывай ничего! - предупредил Гриша. - Мы поссорились, мы и помиримся, не впервой. А к нам в душу ты, люмпен-пролетарий, не лезь! Айда-пошли, Пашка, отсюда.

- Но драка была? Была. Косами дрались? Дрались. А это уже уголовное дело. И не я, так приедет следователь. Давать показания придётся, - говорил Николай.

Павел заупрямничал:

- А я не пойду, останусь. И подпишу акт, дусю ляся! - бормотал он. - Я бедняк, а он - купецкая морда, кулак. И кулаков надо к ногтю, они нам жизнь губят. Его выселят, мне его дом отдадут, и лошадь, и коров. И ты придёшь ко мне в гости на... второй этаж. Подписывай, Гришуха, раз власть требует. Иначе их, кулацких морд, отсюда не выживешь. Правильно я говорю, Николай Лексеич? Я немного выпил, но всё помню, что мне надо было делать, как ты наказывал...

Мужики слушали и переглядывались. Пьяненький Павел выболтал про свой тайный сговор с Николаем Лопатиным.

- Когда это я тебе наказывал? Не помню. Ты эти штучки брось, на провокацию я не поддамся, - только успел сказать Николай, как Гриша, полуголый, с перевязанной рукой, метнулся к нему:

- Значица - это ты?!! Классовую борьбу разжигаешь? Брата против брата? Соседа - на соседа? Ах ты, тварь паршивая! Мало тебя из партии вычистили - тебя надо…!

- Не смей! - остановил, было, Николай руку Гриши. Удар в челюсть повалил Николая наземь.

- Ты мне ещё ответишь! - прокричал Николай, вскочил в пролётку и - айда из леса.

На другой день приехала милиция. Все мужики и бабы стояли заодно. Они "ничего не видели и не слышали".

Не сейчас, а потом отрыгнется Грише его удар в скулу. Совсем недолго осталось ждать - до осени. Раскуркулят Гришу и повезут на Соловки, как контру. На собрании ячейки родной брат Павел при голосовании поднимет руку за раскулачивание середняка.

Покос подходил к концу: лес без травы - что остриженный наголо арестант. Казённое в облике. Я каждый день ждал появления в лесу Агнеи. Не пришла. Думалось, адресочек-то ей зачем? Уж не надумала ли она идти опять на отбой: списаться с отцом, и взмутить окончательно нашу семейную в ручейке воду? Жалость просилась в моё сердце - не давал ходу. Видите ли, она "любила вашего отца". Слова-то какие бесстыжие! И кому говорит-то, подумала бы? Взрослому сыну этого самого "отца". Нет, не зря мужики про неё всякое говорили, что она и с Сенькой Курком, и с Максимом...

На этот раз я никому, даже бабке Алёне, не расскажу, с кем встретился на покосе. Умрёт во мне.

Скорее бы покинуть этот лес.

Через несколько дней приехал следователь. Показаний против Фёдора никто не дал. Фёдор с Паней пили мировую. В газете появилась заметка, в которой случай в лесу описывался, как вылазка классового врага.

Деревня ждала событий, и они последовали. Не такой он человек, уполномоченный Николай Лопатин, чтобы ограничиться только заметкой в газете. Дошло до суда. Наказывалась драка, физическое действие безо всякой политики. Гришуху Шутина и Фёдора Сергеевича Пурусова приговорили к году принудработ, притом, условно. В народе дивились: где это они будут отрабатывать принудработы? В деревне никаких общественных работ сроду не водилось, а в город их не везли. Посидели они трое суток в пурусовских палатках: один - в одной, другой - в другой, и выпустили их, правда, без права выезда из деревни.

Дядя Лёша, зашедший к нам домой зачем-то, говорил мне:

- Вот ты, племяш, за самогонкой в село ходил, а про тебя как позабыли! Дивно мне это. Сдаётся, что уполномоченный замышляет какое-то карательное дело. Будь поосторожнее в разговорах с людьми. Мне тут один открылся: Коля-Роля подговаривает Комбед расказнить нас, Басовых, в первую очередь. Потом собирается приняться за остальных "классовых врагов". Их у него целый список.

Не поверил я дяде Лёше, он во всём и всегда видел подвох со стороны властей. Казалось бы, мы с дядей одинаково ненавидели советскую власть, а вот не было в нас единодушия по самому главному: о правде в жизни. Злоба застарелая на советскую власть жива была в дяде Лёше. Помню, как бабка Алёна рассказывала, что пыталась остановить дядю Лёшу, когда он уходил на Ярославское восстание, так он её опалил признанием в "святой" ненависти к советскому строю.

Говорят, есть такая примета: животные заранее чувствуют приближение землетрясения и своим поведением дают знать об этом человеку. Как-то они чувствуют опасность, и их предсказания потом сбываются. Так и в дяде Лёше было заложено интуитивное распознавание подступающей опасности, чувство приближающегося врага. Мне потом не раз придётся соглашаться с его классовыми предсказаниями грядущих социальных "землетрясений": от самых крупных до самых мелких.

Он всегда - наш дядя Лёша - умел вовремя ускользнуть от властей и переждать смутное время в лесу. И сейчас он предчувствовал, что надвигается что-то, но ускользнуть в лес на сей раз ему не удалось.

Уполномоченный Лопатин с двумя милиционерами взяли дядю Лёшу прямо тёпленького. Подвыпивший, он приехал на своём Соколе с Южского базара домой и раздевался.

- Пройдёмте в сельсовет.

- Не хочу.

- А придётся. Вот ордер на ваш арест.

- В чём меня обвиняют?

- Обыск покажет, - заявил уполномоченный.

Был обыск, перебрали даже солому на дворе. Понятыми выступали Сёмка Курок и Иван Куклин. В горнице со стены сняли двуствольное ружьё.

Судили дядю Лёшу в Юже. Обвинение: кулак стрелял в бедняка.

А было так. Десять лет тому назад нанял дядя Лёша Сёмку Курка в работники на лето. И показалось дяде Лёше спьяну, что Сёмка приставал к тёте Рае. Ну, и рассвирепел, послал вдогонку заряд бекасника. Давно уж все позабыли этот случай. А уполномоченный настоял, чтобы Сёмка вспомнил. И представил как идеологическую борьбу кулака с батраком.

Дали дяде Лёше десять лет с отбыванием в Свирской ИТЛ, филиале Соловецкого СЛОНа, но через два года заменили лагерь на ссылку и выслали в Кировский район Мурманской области.

Ждали: кого же ещё начнёт "потрошить" уполномоченный. Мёртвая тишина в деревне. Только слышны крупные шаги уполномоченного да стук фанерной кобуры маузера по ляжке в такт шагам.

А ходатайство за отца как в воду провалилось: ни ответа, ни привета из Москвы Белокаменной. Молчит герой Октябрьской революции и Гражданской войны товарищ Крыленко. Видно, не передала его проводница…

ЧАСТЬ 8.   ДЕВЯТЫЙ ВАЛ.   1929-1930 ГОДЫ  

Стр.121 из:   106  107  108  109  110  111  112  113  114  115  116  117  118  119  120  121  122  123  124  125  126  127  128   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ