- 53 -
Дальше на чётной стороне улицы Советской стоит одряхлевшее здание бывшего казначейства, построенного когда-то Корниловыми. Сейчас оно заброшено. Ну, и ладно, проехали.
Рядом с Казначейством стоит небольшой двухэтажный дом. Сначала я подумала, что именно в этом доме располагалась квартира Николая Николаевича Рябцева, в пору обучения дяди Саши и дяди Миши директора гимназии.
Но потом на одном из сайтов, посвящённых архитектуре здания бывшей гимназии, я прочитала, что квартира директора находилась на первом этаже гимназии.
На втором этаже находились учебные классы, а на первом - квартиры директора, письмоводителя и надзирателя, канцелярия, зал для гимнастики, приемная для родителей и сборная для учеников.
Это одно из мест, которые описывал папа в своих воспоминаниях. Именно здесь учились дядя Миша и дядя Саша и даже дядя Аркаша, но последний там долго не удержался, его отчислили за плохое поведение.
Здесь они и жили: на 1-м этаже, в квартире директора Николая Николаевича Рябцева. Вот, что писал папа об этом, рассказывая о сравнительно вегетарианских раннесоветских временах, когда ещё не существовало запрета на обучение кулацких детей.
Когда брат мой старший, Александр, в 1916 году окончил школу 1-й ступени в Выставке, то отец решил дать ему образование и повёз его в Шую, в гимназию. Объясняя, говорил: "Земли у нас не так-то и много. С Илюхой Лопатиным мы эти 11 десятин поднимем и без Шурки, пусть идёт в науку".
Как только Лидушка подросла и школу окончила, да к тому же начала проявлять характер, отец и её послал в гимназию, хотя мама и протестовала. Резонов было два. Пурусова Танечка, Лидина подружка, там училась, а Лидка, что, хуже? Было это в 17-м году.
За ними в 19-м году и Миша, мой крёстный, уехал. И его отец отправил туда же - в Шую, в гимназию.
И в придачу отвёл туда корову, и каждую неделю он возил гимназистам в Шую продовольствие. Самому отцу не пришлось продолжить образование из-за бедности, и он готов был всех детей выучить.
И вот приехали трое деревенских детей от ржаных хлебов в пшеничный город, от деревянных хат - в каменные дома, от редких престольных праздников - в праздничную повседневность с синематографами и театрами. И закружилась голова. Что может быть неотразимей и въедливей для чистых, не засорённых никакими влияниями душ, чем жизнь в семье высокообразованного либерала-директора и хозяйки-артистки, в атмосфере разговоров о возвышенном, интеллектуальном, чаще всего не имеющем отношения к событиям на улице или трактующим их как явления временные. Следует добавить к этому и обстановку, условия жизни в особняке директора, в неслыханно - для мужицких детей - роскошных комнатах с паркетными полами.
Александр и Михаил, оба считают себя воспитанниками семьи Рябцевых: Николая Николаевича, директора Императорской мужской гимназии города Шуи, преобразованной затем в Единую трудовую школу 2-й ступени; и Клавдии Владимировны, его жены, театральной "феи", служительницы древнегреческих муз Мельпомены и Талии на Шуйском Олимпе.
Об этом воспитании оба сохранили самые радужные воспоминания на всю жизнь. Во всяком случае, так они говорили. Александр не скупился на превосходные эпитеты и определения, когда касался вопроса о роли Рябцевых в "воспитании" его, а любовь к театру, в частности, к опере, сохранил, можно сказать, до конца дней своих. Николая Николаевича именовал не иначе, как "вторым отцом", а Клавдию Владимировну - "второй матерью". Михаил избегал называть их так, но всё же относился к Николаю Николаевичу и Клавдии Владимировне Рябцевым, а, впоследствии, и к их детям, весьма уважительно.
Лида, крёстная моя, никогда не называла "воспитанием" своё четырёхлетнее пребывание в Шуе у Рябцевых во время учёбы в гимназии. На неё помимо учёбы легли обязанности накормить братьев, постирать с них, да и за коровой нужен был уход.
* * *
Гимназия, куда мы с отцом держали путь на своей Расправе, находилась где-то в глубине города, через множество перекрёстков и уйму домов. Красная каменная улица - длиной во всё Паново, а высотой - голову задирай в небо. А окна-то, окна - прямо высотой с наш дом.
Перед большими, из витого железного кружева, воротами гимназии Расправа остановилась. Батя вылез и прошёл за калитку во двор. Из сторожки вышел сторож, отворил ворота. Ну прямо, как в церкви. И во дворе - голыш камень - выстлана земля.
Мы проехали во двор, очутились в высоком липовом саду перед большим деревянным, окрашенным в жёлтый цвет домом с двумя крыльцами, но в один этаж. Утро было самое раннее, и батя хозяев будить не хотел. У крайних окон справа он остановился и стал стучать в стекло. Стучал, стучал - никакого ответа. Он встал на завалинку, распахнул фортку, позвал:
- Шурка! Минька! Вот дармоеды - дрыхнут без задних ног!
Отец нашел длинный кол, просунул в фортку и стал тыкать им, ровно как в прудке карасей загонять в бредень.
- Александр! Михаил!
Видно, через форточку папаша достал колом Мишку и тот, охнув, проснулся, увидел кол, отца в окне. Засветились два окна, и я видел сквозь какие-то кружевные занавески, как вставали и одевались братики. Мишка выбежал открывать дверь. Батя вошёл в господский дом к Рябцевым.
* * *
А вот какая была встреча в волчьи времена гонений на крестьянство:
Сидели на телеге, спустив ноги, отец и я. Ехали к Рябцеву Николаю Николаевичу с просьбой принять меня в гимназию, т.е. в школу 2-й ступени.
Я опять "поторопился", окончив Курилихинскую школу 1-й ступени уже во второй раз. Всё ещё мне было мало лет для поступления в школу 2-й ступени - всего одиннадцать. До двенадцати не хватало 26 дней - меньше месяца. Неужели откажут?
Николай Николаевич сам находился в подвешенном состоянии. Вполне могли бывшему директору гимназии, дворянину, дать под зад, и - вон - из директорского кресла. Правда, Рябцева знал весь город, он ни к каким партиям не принадлежал, большевикам сочувствовал и даже помогал. Был лично знаком с Михаилом Васильевичем Фрунзе. Но приближалось время, когда это знакомство могло сыграть не положительную, а отрицательную роль.
День клонился к вечеру, было уже поздновато, в школе, в кабинете директора, Николая Николаевича не было. Привязав Расправу за железные ворота, мы с отцом пошли в директорскую квартиру.
На все папашины доводы Николай Николаевич только пожимал плечами. Нет двенадцати лет, принимать не положено. Обратитесь в Комиссариат образования, может, что и выйдет. В действительности это была всего лишь формальная причина для отказа. Ведь этой же осенью меня с трудом, но приняли в Палехскую ШКМ. Но Николай Николаевич боялся за себя, за своё положение, он не хотел его усугублять, приняв сына деревенского богатея-кулака. А именно таким ему казался папаша, широкой рукой подаривший им корову, и кормивший их вместе с сыновьями целых пять лет.
- Принять не могу, Иван Григорьевич, - басил с высоты своего роста Николай Николаевич Рябцев. - Да, помню, такой разговор между нами был. Помнится, я определённо не обещал и тогда. Тем более, сейчас. Скажите спасибо, что я хотя бы выучил ваших двоих детей, - сухо откланялся Рябцев-отец, повернулся спиной и ушёл.
И вот я стою здесь, перед парадными "кружевными" воротами и думаю, что через них въезжал мой дед во двор гимназии, привозя продукты учившимся там сыновьям. Но квартира директора находилась с другой стороны гимназии, потому что с правой стороны здания нет одноэтажного дома, а с левой - есть.
ДЕНЬ ВТОРОЙ. ШУЯ. ВЕЧЕР
НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ
