Для меня, тогдашнего шустрого и любознательного подростка, жить без любви к какой-либо девчонке - всё равно, что дяде Илюхе Лопатину перестать "молиться" в креста и бога.

Влюблялся я легко, а вот разлюблял ой-ёй-ёй как трудно. Да и разлюблял ли? Ведь разлюбить - значило позабыть любимую, а я ничего и никогда позабыть не мог. И все мои так называемые "любови" были всегда со мной.

Первая моя любовь - девица на выданье Лиза Ляпина, в которую я влюбился шестилетним ребенком. Вторая - Шурочка Гурылёва, школьница-хромоножка. До четвертого класса любил, а потом родители увезли Шурочку в город учиться и лечиться.

А эта, новая любовь, была по счету третьей. И кончилась она "трагедийно". Восемнадцатилетняя Аннушка, Нюра, была девушкой весёлой. На правах дальней родственницы нянчилась с Васяткой Поскрёбышем, помогала Марии Ефимовне по уходу за скотиной. Хорошенькая, стройная, приветливая, она была в доме всеобщей любимицей. Отец, неисправимый женолюб, посматривал на Аннушку, как кот на колбасу. Каждый в доме считал, что Нюра любит только его одного. Всем она одинаково со смешком улыбалась, отвечала шуткой на шутку, воркующе страстным и глубоким голосом говорила.

Я тоже поверил, что Аннушка любит меня одного. Как и отцу, мне нравилось обниматься и целоваться. Украдкой я обнимал Аннушку и целовал. Она легонько, со смешком и воркующе отстранялась.

- Ты за меня пойдёшь замуж? - млел я от счастья, считавший вершиной всякой любви женитьбу.

- Подрасти сначала, - Аннушке хорошенький, как красна девица, румянощёкий, ласковый парнишечка нравился.

Я же ко всему относился серьёзно. Раз Аннушка считает, что мне надо ещё подрасти, чтобы жениться на ней, я не против.

Я и так был "дылда" по выражению сестрёнки Маруськи-Маньки, "Макурихи-кокурихи". В это лето, после четвёртого класса, я рос, по словам матери, "как на дрожжах", перерос отца на полголовы, а брата Аркашку, того - на целую голову. В мои ноги будто кто взял да потихоньку и вставил уличные палки-ходули.

- Я буду быстро расти, Нюра! - пообещал я.

- Хочется жениться-то? - подсмеивалась Аннушка над забавным парнишкой.

- Очень, Нюра! Я уже два раза любил, так что ты не думай, что я мальчишка и ничего не понимаю в любви. Я всё-всё понимаю. Я вырасту обязательно большой и сильный. Я и сейчас - вот пощупай мышцы на руках - я мешок с картошкой поднимаю на спину. А если бы ты видела, как я высоко прыгаю, как быстро бегаю. А в драке нет меня сильнее! Я всё могу. Я буду носить тебя на руках.

- У меня ноги свои есть.

- Знаю, что есть, глупая ты. Чтобы все видели, как я тебя люблю - понесу по всей деревне из конца в конец! А ты мне народишь семерых сыновей и двух дочек.

- Ой, как много! - воскликнула Аннушка.

Аннушка хохочет так звонко и надтреснуто - что того и гляди разревётся.

Её красивые "анютины глазки" масляно поблёскивали. Жадные до утех, вывернутые губки алели, как калина в лесу на Отводе. Сбитое, налитое девичьим соспеванием тело млело от тайных желаний. Кто ещё так признается Аннушке в своих чувствах?! Пускай это всё наивные мечтания мальчика с распалённым воображением, в детстве ушибленного головой, но слышать это девице приятно. Какая из девиц не ждёт, не гадает на своего суженого. Припозднились Аннушкины женишки что-то. А время неостановимо бежит. Сколько ей приходится выслушивать грязноватых намеков, предложений. Как трудно бывает отбиваться от назойливых мужчин! Давно пора ей быть матерью, ворковать над детками в семейном гнёздышке. Аннушке приятно заигрывать с мальчиком-подростком. Когда-нибудь и он станет мужчиной во всей своей силе и красе.

Одного не думала и не гадала бедная сиротка Аннушка, к чему может привести такое заигрывание с мальчиком, уже не ребёнком.

Аннушка частенько пела одну песенку. Тоненький голосок ее набухал густотой в главных местах.

Серёжка, заслышав её пенье во дворе, подкравшись, тихонько слушал.

Головка Аннушки склонена набок. Никакого "масла" в грустных синих глазах. Сидит на охапке ржаной соломы, расплетает длинную русую косу.

Серёжка про себя решает, что как только они поженятся, он увезёт Аннушку в город Москву, где нет коров и нет необходимости их доить. А детишек станут отдавать в детские сады.

Ну и что, что бедно одета, Серёжка оденет свою жёнушку в шелка. Он поедет в Сибирь и станет золотопромышленником, как когда-то кока Дуня. На время, конечно, не насовсем. Главное, кем станет Сережка - это революционером-подпольщиком-каторжанином. Ну, не каторжанином, так просто большевиком-ленинцем, как учитель Григорий Спиридонович.

А вот этого никогда не приключится, чтоб у Бога выпрашивать милостей. Нету Бога, вон как дядя Илья его "выманивает" с небес своими "молитвами", что-то не показывается. Не будет Аннушка богомольной, раз муж - безбожник.

Куда бы Нюра не пошла по делам, Серёжка - тотчас же за нею. Она - в сарай за сеном, и он туда же "помогать". Она - в теплушку вечером доить корову, он с фонарём в руках идёт "посветить" ей. Пойдёт, сядет с ней рядом, начнет обнимать.

ЧАСТЬ 5.   ОТРОЧЕСТВО.   1924-1926 ГОДЫ  

Стр.77 из:   70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ