Когда подует ветер - хорошо на спор прокатиться на крыле-парусе. Около земли ухватился руками за обрешётку крыла, миг - и ты уже висишь над землей на высоте дома Григория Шутина. "Серёжка, прыгай!" - кричат снизу парнишки. Сердце замирает, страшно прыгать, упадёшь на следующее крыло, рук-ног не соберёшь. Промедлил - и вот уже тебя заносит ногами вверх. Ну, погиб! Со страха нашёлся: перехватился руками, удержался. А чёртово крыло уже мчит тебя вниз, к мальчишкам, запрокинувшим головы. Выбегает из мельницы Иван Балабон с палкой. Ясно, будет бить. Надо раньше спрыгнуть, не у самого низа - обмануть мельника. Разжимаю руки и - камнем вниз. В овсах дяди Илюхи потираю ушибленную ногу и бок, обсуждаю с мальчишками катанье. Хорошо быть героем и удивлять!

- Ну, ты и ну! - прицокивает языком Ванька Настасьин.

- Подумаешь, на крыле прокатился! - подзадоривает Витька Кузнецов. Шрамы на стриженой голове всё ещё напоминают мне о нашей с ним драке на Большой дороге. - А хочешь, я пройдусь по дну реки от моста до Ключика и обратно?

По илистому дну Чернухи? До Ключика, где до сих пор бьют из земли ключи, и место это овеяно разными страхами про сторожащих его чертей и ведьм. Метров тридцать между трясинистыми наплавными берегами, да ещё по дну, с камнем?

- Хочу! Пройдись! Не пройдёшь - кишка тонка! - выкрикиваю я, не желая уступать закрепившуюся за мной славу самого отчаянного на всю деревню.

- И на что спорите? - спрашивает Аркашка Ляпин Настасьин по прозвищу "Орики-Веторики", парнишка серьёзный, не то что брат Ванька, трепач, подлиза Мишки Пурусова.

- Если я пройдусь, - говорит Витька, - отдашь мне свой велосипед?

У меня есть, остался от старших братьев старенький велосипед "Дукс", на котором мы всем младшим братством ездим уже столько лет. Самый маленький садится "под раму" и ногами работает по педалям; кто побольше - "на раму" и переваливается с боку на бок; самый большой садится на седло.

Мне жалко велосипеда, да и отпорет отец, обидятся братики. Но вопрос стоит так: велосипед или слыть трусом.

- Отдам, - говорю я и добавляю. - А если я пройдусь, ты мне вернёшь велосипед?

- Что-о?! Ты пойдёшь с камнем под водой по дну реки? - удивился и рассмеялся Витька. - А воздуха хватит? Не захлебнёшься? Не заблудишься под водой - там темно, черти водятся?

- Ты не заблудись!

Чернуха у самого моста - речка хоть куда. И в одну, и в другую сторону по течению можно уплыть далеко. Четыре пролёта под мостом - сваи, раскосы, - вода чёрная. Мост высокий, хоть на лодке или на плоту плыви. С однойстороны, более удобной, с плотным и песчаным дном - купальня. С другой, с левой, что особенно опасна, с илистым скользким дном - где-то у третьей сваи лежит брошенная бабкой Егоромной бомба, и туда никто не плавает. Тут на дне и битые бутылки, и всякая всячина - даже коней опасно купать. Бабы стирают и полощут белье на маленьких плотах. И вот теперь надо было, взяв в руки тяжёлый камень и заткнув ватой уши, чтоб не налилось воды, зажав дыхание, сползти с плота и пойти по дну. Такая шалость опасна. Но кто же посмеет отказаться и прослыть трусом в глазах мальчишек, и особенно девчонок. Витька - смел, ловок, первый пловец. А я упрям и самолюбив - слава обязывает. А плаваю я плохо. Плыть к Ключику про который я столько слыхал от коки Дуни покойной, мне страшно.

У Витьки мускулатура на руках, как у заправского борца - пузырями; на коже - гусиная сыпь. Он медлит, ждёт, не скажу ли я ему что - и дело миром. Сам не попросит.

- Он боится! - закричал радостно Ванька Ляпин.

Крик его толкнул Витьку с камнем на край дощатого плота.

- Не за велосипед, а - так, - промолвил зачем-то Витька и спустился в воду.

- Нет, уговор дороже денег! - опять крикнул Ванька.

Витька набрал в грудь побольше воздуха, зажал дыхание и пошёл. Уже через пару шагов он скрылся под водой. Все стали ждать, не всплывёт ли над водой голова Витьки.

Девчонки - Нюрка и Шурка Полушины (Ивана Арсентьевича) - затаили дыхание у перил моста. А рыжая Зинка Полушина (Василия Герасимовича дочка, Ондрюхи Брилы сестрёнка) высказала общее опасение:

- Дураки! Он же утонет!

- Кто это удумал в покойников играть?

- Кто-кто! Дедушка Пыхто - вот кто! Не суйтесь, не ваше дело! - прикрикнул на Зинку Аркашка Орики-Веторики.

Время шло страшно медленно. Вдруг в узком месте, где кончается чистая вода и начинается наплавной из сплетенных корневищ трав берег, у Ключика, всплыла Витькина голова.

- Ну, видели! - крикнул он и, набрав новую порцию воздуха в свою объёмную, что кузнечные меха, грудь ушёл опять под воду.

- Ну, ты, и ну! - восхищался Ванька Лялин.

- Вот это так да! - вторил ему Ондря Полушин.

И они оба смотрели на меня, как бы приглашая меня сказать, буду я продолжать спор или отступлюсь. Мы так далеко, не только под водой по дну, но и вплавь по Чернухе не забирались. "Ключик" - в одну ширину реки по течению, на юг - наш предел, "Большая осока" - в другую, на север. Дальше по трясине до самых Елошек, так мы называли ольховый вдоль русла лес, тянулось Незнаемое болото, по которому могли ходить и не утонуть одни лишь козы тётки Олёны Лопатихи, когда ребятня их сгонит с гати и они, увязая ножками в тине, вымазанные в грязи, всем на удивление выходят на сухой берег у дома Урановых.

И зачем Витька сказал: "Не за велосипед, а - так"? Для того чтобы я не пробовал водолазничать? А как мальчишки на это, если я откажусь, и, особенно - девчонки - не засмеют?

Витька уже перестал учиться, он был на год меня старше. Весь год, что мы ходили после драки в Курилихинскую школу по правому бульвару Большой дороги с матерчатыми сумками через плечо, я, глядя на Витькину в белых шрамах от железного аршина голову, чувствовал себя неловко. Эти шрамики укоряли меня и тогда, и потом особенно, когда я узнал что Витька в Отечественную, будучи танкистом, погиб под Прохоровкой.

Витькина голова вынырнула у самого плота. Я это узнал по радостным крикам мальчишек и девчонок.

- Ура-а! Ура-а! Ура-а!

Витька подошел ко мне и протянул руку.

- Мир?

Может потому, что меня так долго дразнили "Глумным" после "рамы" и, всячески надсмехаясь, били меня и толкали, а я не защищался вовсе, а только закрывал руками раненую стеклом голову, во мне и развилось это чувство - быть всех смелее и сильнее, и драться со всеми, как это делал силач Гриша Шутин. Снисхождение меня только ещё сильнее разжигало и толкало на сопротивление. Впоследствии, на всём своём жизненном тракте - теперь я понимаю, почему это - я всегда искал трудностей, чтобы их преодолевать. Иногда - это относится к фронту, к войне - за мою "бесшабашную смелость" командир полка с чисто мужской фронтовой одобрительностью называл меня "бандит Басов".

- Бери! - в ответ протянул я Витьке свой "Дукс", чёрный с никелированными ободьями колес, спицы которых я столь часто и столь же безуспешно подтягивал ключиком, чтобы выправить кажущуюся прирождённой косину и биение - "восьмёрку".

- А может, не надо, Серёжк? - с несвойственной ему робостью попросил Витька. - Я первым вызвал тебя на спор, первым и отказываюсь от спopa. A велосипед не возьму. Слышите, я отказываюсь. Я знаю: Серёжке только захотеть - он всё сможет!

- Бери, - сказал я и спрыгнул на плот к оставленному Витькой большому розоватому и угластому камню. Как я не хотел нырять!

- Серёжка...! - раздался предупреждающий крик Витьки.

Камень был тяжёл, в другое время я бы его и пробовать не стал поднимать, а тут, спрыгнув в воду, подхватил его, и он утянул меня на дно. Я забыл второпях заткнуть уши, и воздуха не успел много набрать в легкие. Но отступать и выныривать на потеху парнишкам не стал.

За эти несколько минут, что длилось всё моё водолазание, я столько пережил, что, может, в жизни лишь сравнено с тем, что перечувствовал при расстреле в лесу у деревни Западня. Тогда, поставленный голым перед пулеметом "дегтярёв пехотный", отсчитывая секунды жизни перед выстрелом, знал, что вот сейчас умру под полицайскими пулями. Я сожалел лишь об одном, что про меня не узнают ни мать с отцом, ни моя жена с сынишкой: как я погиб и где. В голове тогдашнего комиссара-севастопольца билась только одна мысль: зачем я "убил" себя заранее, когда в последнем прощальном письме из осаждённого Севастополя написал жене: "Если ты услышишь или прочитаешь в газетах, что Севастополь пал, знай, меня нет в живых - комиссары в плен не сдаются! Воспитай сына, скажи ему, кем был его отец".

Дно под ногами - липкая вязь. Сперва я шёл с закрытыми глазами, потом открыл, увидел муть. Правильно ли иду, хватит ли воздуха в груди? Эти вопросы были неясны и не имели большого значения. Главным было - дойти, не вынырнуть раньше времени. Шевельнул ноздрями - набрал воды. Задыхался и знал, что не задохнусь окончательно. Главное - дойти до Ключика. Дойти. Дойти. Дойти. Грудь вдавило - нечем дышать, нет кислорода. Глаза ничего не видят, странно, что в них не заливается вода. Сколько же надо мной воды? Метр? Три метра? Колени упираются в какую-то стенку: берег. Выпускаю камень, всплываю. Не тут-то было: голова упирается в наплавной берег. Ловушка! Воздуха нет. Слева берег, справа берег. И берегом накрыт. Погибнуть? Нельзя. Мне много надо в жизни совершить. А я ещё и не начал. Задыхаюсь. Хватаю воду. Иду на дно...

- Серёжка Басов утонул! - кричат на мосту.

- Бегите, зовите Басовых - надо Серёжку с баграми искать!

- Кто утонул? - голос Гриши Шутина. - Серёжка Додон? Чего же вы стоите - прыгайте все в воду!

Я всё слышу и вижу. Не понимаю, как это случилось, что я пробил головой наплавной берег из тины и держусь за корни. Дышу зато. Закричать о помощи? Ну, нетушки - чтоб засмеялись!? Чистая вода от меня шагах в трёх, у Ключика. Значит, дошёл я. Нy, а теперь - обратно. Направление засёк. Достал камень под ногами - и по дну, победителем! А вот, чёрта-с-два, чтоб я утонул! Кто-то, болтая ногами, проплыл над моей головой. Ого, вот и посветлело. Щупаю сваи моста, значит, к плоту - левее. И дышится легко, где-то внутри. Сваи плота. Бросаю камень.

- Эй, галманы! - кричу во всю мощь. Меня не слышат. Гришуха сажёнками меряет реку от берега к берегу. Ребята - лягушатами за ним. Я знаю, что они ищут меня.

- Эй, кого ищете?! - кричу снова.

- Вон он! - орёт что есть мочи Ванька Ляпин.

- Жив, Додон?! - подплывает и хлопает меня по затылку Гришуха. Мне и больно, и не больно.

- Где ты был? Под плотом сидел, да? - не верит Ванька.

- Расскажи, как шёл - что встретил? - обнимает меня Витька и вручает обратно мой "Дукс".

- Не могу, - едва не плачу я, прихожу в себя и только тут понимаю, что побывал на том свете.

ЧАСТЬ 5.   ОТРОЧЕСТВО.   1924-1926 ГОДЫ  

Стр.72 из:   70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ