- Ну, что вы, забыли, что ли, Иван Маркович. Дядю Ваню забыли? Двух Иванов? Я - Павел, открой.

- Убирайся по-хорошему, - голос из-за занавески, - пока полицию не позвал.

- Мне уходить некуда, я человека веду.

- Отойди от окна, не то вдарю из дробовика!

- Никуда мы не пойдём, нам некуда идти, - с обречённостью в голосе говорит Павел и садится на завалинку под окном. Жестом показывает мне, чтобы я тоже сел.

- Быстро же ты забываешь всё, - говорит и говорит Павел безо всякой надежды сломить упрямство старика. - Совсем недавно останавливались у тебя с тремя командирами, а теперь гонишь. Ну, гони, зови полицию или гестапо. Возьмут, так всех вместе.

 

За занавеской в избе спор. Наконец, занавеска отдёргивается, окно открывается. В окне - женщина: узкое лицо, один глаз косит.

Женщина и Павел начинают горячо перешёптываться. Чувствовалось, что говорят люди, хорошо знающие друг друга. Речи их были односложны и полны намёков, но кое-что понять можно. Слышится: Диканька… староста… начальник полиции… дядя Ваня… командиры… гестапо. Становится понятно, что здесь встревожены Диканьским провалом.

В результате переговоров нас всё же впускают в хату.

Внутри темно, пахнет освежёванными шкурами, борщом, свежеиспечённым хлебом.

- В Заднюю комнату проходите, - руководит нами хозяйка.

 

Сидим за столом, едим хлеб с молоком, разговариваем.

- Кого ведёшь? - спрашивает женщина.

- Командира. Был в плену. В отряд веду.

- Не ходите в отряд. Не найдёте. Они сменили стоянку. Как услышали, что в Диканьке произошло, снялись и ушли.

- Куда подались? В какие леса? Как же теперь нам быть? Ждать мы не можем. Многие хотят в лес. Я должен вернуться в город.

- После Диканьки вы в лесу никого не найдёте. Да и не велено сейчас пропускать в лес, пока не прояснится Диканьское дело. На деда моего не обижайтесь. Кругом полиции понаехало, стоят по дворам, ничего не делают. Непонятно.

 

Я борюсь со своей неприязнью к хозяйке. Мне с детства не нравятся кривые люди. И знаю, что не физические дефекты определяют характер человека, а совсем другое. Но вот что поделаешь: не верю я людям с косиной в глазах - интуиция. Сижу. Молчу и пытаюсь понять, что происходит: мы у леса, но в лес нас не пускают. Про Кушпеля из Петривки я слыхал от Широбокова, а видел впервые: мужик лет за пятьдесят, крупные черты лица. Очень скрытен и себе на уме: нервозность и вспыльчивость, скорее всего, показные. Сидит: как язык проглотил - ни словечка. Старуху языкастую подключил: чешет - слова сказать не даёт.