Павел хочет подключить к разговору старого Кушпеля. В нём ещё кипит обида за нежданно грубую встречу.

- Я же ваших сыновей в отряде знаю, - говорит Павел, обращаясь к хозяину, равнодушно сидящему поодаль.

Кушпель, отвернувшись, отвечает:

- Никаких у меня сыновей в отрядах не было и нет.

 

Хозяйка продолжает отговаривать нас идти этой ночью в партизанский лес. Обещает сначала сама сходить туда и всё разузнать. А потом уж, вернувшись, второй ночью проводить до отряда.

Она тотчас же собралась и ушла. Ивана же Марковича как подменили: заговорил с Павлом, со мной, лепёшек нам надавал и на сеновал спровадил.

- Спите, не показывайтесь. За домом могут вести наблюдение в бинокль. Дочка Санька придёт, забежит к вам, принесёт чего надо и новости расскажет. И я из дома не стану показываться, разве что схожу скотине корма задам.

- А если… облава? - заикнулся было Павел.

- Если вы с дядей Ваней не выдали нас, то пленные командиры не выдадут! - резко оборвал его Иван Маркович. - Полицаи в селе ведут себя странно. Не исключено, что налёт на лес замышляют. Идите, спите. Поосторожней с куревом: вспыхнет - обнаружим себя.

 

Сарай с сеном, куда мы забрались, стоял рядом с домом. Мы смотрели оттуда на улицу через щели в досках: просматривалось всё село. Всё казалось подозрительным: вон полицай пьяненький показался, постоял на дороге и двинулся в нашу сторону.

- Не твой знакомец? - подковырнул я Павла. Он что-то резкое хотел мне ответить, но только ругнулся с упоминанием божьей матери.

Полицай, не доходя до нашего дома, свернул в сторону.

Прибежала двенадцатилетняя Санька, ни к кому не обращаясь, проговорила:

- Возле дома старосты пулемёт устанавливают.

В полдень в селе послышались пьяные песни, стрельба.

Санька опять прибежала к корове и сообщила нам:

- Пируют у старосты. Приехали скот отбирать.

 

Мы как-то незаметно заснули. Когда проснулись, на улице уже вечерело.

- Вставайте, мама пришла! - крикнула Санька.

 

Сидим в той же безоконной Задней комнате, пьём чай, слушаем хозяйку.

- Нету партизан. Ушли куда-то далеко. Была я и в "Соснах", и в "Болоте", - трещала Кушелиха. Я не мог вынести её уплывающего вбок взгляда. Говорила она с твёрдой определённостью и часто взглядывала на мужа.

Иван Маркович снова стал как бы сторонним, сидел и молчал.

Трудно было сказать, кто из них хитрее: старик ли, пощипывающий и оглаживающий свою жиденькую бородёнку, или старуха, разливающая по чашкам несладкий морковный чай и без устали воркующая об одном: в лес идти нельзя.

 

- А куда же нам идти? - не на шутку встревожился Павел.

- Была всюду! - бойко вещала старая Кушпелиха. - И у "Ели"!