В полдень 4-го июля входили в Севастополь, не в наш, в немецкий. На Ялтинском шоссе уцелело одно здание, в нём фашистская комендатура, флаг со свастикой. Остановились возле. Вокруг руины. До этого дня мне не приходилось видеть Севастополь днём, только - ночью. На заборе возле комендатуры огромный плакат-агитка. Карикатура на Сталина и стихи: "Мальбрук в поход собрался". И насмешливое: "Не ходи на рати, а ходи срати". Объявления для местного населения: за всё - одно наказание - смерть.

Погнали дальше за город по широченному и пустынному Лабораторному шоссе. Прослышали, что где-то рядом есть котельная и льётся вода. Колонна рассыпалась. Как ни стреляли немцы, остановить не смогли. Побежали все, кто мог бежать. Побежали и мы с товарищами. Даже моя раненая нога не удержала: трое суток не пили. Вбежали. Журчала вода из котлов. Приникли и пили, пили. Вода отдавала металлом. Жажда была так сильна, что мы и не подумали о побеге.

Вывели за город. Ночевали на каком-то складе стеклотары. Ночью меня кто-то растормошил. Открываю глаза: моряк - главстаршина, что водил нас в 1-ю волну.

- Братуха, политрук, я тебя признал. Да ты не бойся меня. Дело такое: предупредить хочу. Швартуются тут до тебя два подозрительных типа, здоровенный и маленький. Спрашивают. Ты поберегись. Утром покажу их.

- Спасибо, друг.

- В случае чего - позовёшь, скажешь.

Я почему-то подумал о Власове и Коваленке. После суда мы отпустили их смывать позор кровью. Если они остались живы, то это могли быть и они.

Нас гнали дорогой на Бахчисарай. Петляла пыльная дорога. Вдали синели и манили к себе горы. Колонна военнопленных растянулась на километр, по бокам шли, как пастухи со стадом, конвоиры. После каждого привала стрельба в конце колонны: конвоиры пристреливают отстающих. Как-то передвигаюсь, буквально повиснув на Корнийце и Феде.

Совсем забыл о ночном предупреждении главстаршины. Пришлось вспомнить, когда мимо прошли, хохоча и оглядываясь на нас, сутулый коренастый Коваленко и худенький чернявый Власов.

- Вот эти, - указал на них главстаршина. - Знакомы?

- В одной части служили, - ответил я.

- Узнают - продадут, - сказал моряк.

- Посмотрим, - сказал я и велел Феде и Коломийцу идти отдельно. Они не согласились.

Показалось мне странным, что Власов и Коваленко вели себя не так, как пленные: покрутятся среди рядов колонны, выходят из них свободно. На них и ремни, и обувь, и солдатские "сидора" за спиной. Кого они высматривают?

Чувствую опасность, весь холодею. Теперь - не как с Лаптевым в "тихом месте" или на пороге блиндажа - я хочу жить. И за жизнь свою буду бороться. И думаю - вот тебе урок на будущее: "Врага наполовину не обижают".