Мне мешала медсестра. Неужели придётся везти её до самого Кыштыма? Смотрите, люди добрые, какой я беспомощный, без сопровождающего и доехать не смог. Прямо не человек, а ручной багаж, который надо сдать с рук на руки под расписку. Как я ни противился, ни доказывал в госпитале, что левая моя рука приходит в норму, обретает чувствительность после ампутационного шока в Дебрецене, не убедил. Не поверили, дали сопровождающую. И документы у неё.

- Милая сестричка, выручай меня, - подошёл я к серьёзной медсестре и обнял её за плечи.

Она вскинула испуганные глаза на "беспокойного" ранбольного и отодвинулась.

- Чего тебе? Ректификата захотелось? Набаловали вас, тяжёлых, коньяком да вином…

- Дорогая моя, у меня к тебе просьба… сердечная. Выслушай, пожалуйста.

И я стал рассказывать нашу с Катей историю жизни. Рассказывал откровенно, знал, что больше не увидимся.

- А любила она тебя?

- Конечно, любила. Всегда любила и… любит. Вот ты пойми моё положение. Вернусь я к ней под твоим медицинским контролем, как нетранспортабельный! Она же меня… - гнул я своё.

- Если откажется принять, то не любила и не любит. Ну, а я-то тут причём?

- Ну, как же… Освободи меня от своего конвоя. Я сам ножками потопаю. Вещмешок на спину, и - па-ашёл себе!

- И не подумаю, - заупрямилась сестра. - Велено довезти тебя до дома, до самого этого… Кыштыма. И … под расписку.

- Опозорить меня хочешь? Эх, сестрёнка! А ещё фронтовичка. А… вдруг она возьмёт и не распишется, скажет: "вези обратно"? И что тогда? Так и будем курсировать туда-обратно?

Сестра задумалась.

- Я же знаю, что ты добрая и хорошая. Договорились?

- А кто распишется? - спохватилась сестра. - Ты же не сумеешь.

- Не сумею. Левой ещё писать не научился, - я огляделся. - Да вот ребята распишутся, мы это мигом. Расписка будет.

Я сходил к компании, сидевшей неподалёку, один лейтенант согласился расписаться в сопроводительной. Я вздохнул с облегчением.