Работать на немцев я не собирался. Широбоков, кто бы он ни был, меня не убедил. Даже в самые гибельные дни плена в Симферопольском лагере, когда мы втроём припухали от голода, лёжа на песке во вшах, мы не желали работать на фашистов. Для меня лучше было погибнуть от голода, чем хоть пальцем шевельнуть для пользы врага. Друзья мои, сокурсники по Политучилищу, Пётр и Саид выбрали жизнь, они взяли в руки немецкое оружие. Где они теперь? Может, как задумали, перебежали уже к нашим.

- Входи, чего так-то стоять на виду у всей улицы, - сказала Лина Васильевна. - Будет чем платить - заплатишь. Нет - Бог с тобой - так живи.

Заходим во двор, оглядываюсь. Дорожка к крыльцу выложена битым красным кирпичом, круглая беседка, увитая сухим хмелем, клумба с засохшими цветами, в саду несколько яблонек.

В доме застеклённая веранда, просторная кухня с русской печью, две двери в закрытые комнаты.

- В этой комнате у меня живёт жиличка, - пояснила Лина Васильевна, указывая на левую дверь. - Звать её Варей. Работает телефонисткой у немцев. А эта дверь в мои комнаты. Тебе постелю на кухне, в уголке. На лавке будешь спать. Место, конечно, не для инженера. Так ведь то ж на первое время. А там - дело молодое - найдёшь себе какую-нибудь…

- У меня есть жена и сын, - сказал я.

Ближе к вечеру пришла квартирантка Варя. Открыла комнату своим ключом, нырнула за дверь - как спряталась.

Лежу на широкой лавке. Зудит искусанное до крови тело. Вши заснуть не дают. Целые полчища: в одежде, в волосах, бровях. На холоде я и позабыл было про них. Ой, выгонит Лина Васильевна такого паршивого квартиранта. Встаю, снимаю рубаху, начинаю бить вшей. По одной их и за год не уничтожить. Вожу ногтем по швам рубахи, как утюгом. В пустой кухне раздаётся треск, будто в печи горят сухие еловые дрова. Только бы не услышала хозяйка.

Расправившись со своими "квартирантами", ложусь и думаю, что же мне дальше делать.

Я рад, что обрёл крышу над головой, и впервые за десять месяцев засну в тепле, по-человечески. После выпуска из Военно-политического училища в феврале-мае - Крымский фронт, затем - с малой передышкой - Севастопольский: окопы, землянки… А затем страшная жизнь человека вне закона: плен, побеги, полный опасностей путь через оккупированную Украину. Я привык довольствоваться малым, спать под открытым небом.

В минуты раздумий страшило другое: только бы не позабыть в борьбе за существование то, ради чего живёшь. И голод, и преследования вкупе с болезнями и ранами, да и сам гангренозный воздух оккупации - они способны превратить человека в зверя, заставить жить инстинктами.

Что им противопоставить в этой борьбе с самим собой? Как подавить в себе муки голода и перестать думать желудком, как когда-то Петро с Саидом?

Бороться с фашистом здесь - эта мысль впервые пришла ко мне в Харькове, когда я лежал в промёрзшем летнем домике Ольги и думал о будущем.

Я повторил: наши забрасывают парашютистов в тыл врага, а тебя судьба привела сюда. Ты - советский человек, ты обязан использовать все возможности для борьбы с врагом. Идти к ним на работу и вредить? А что?!

Ах, да: в брюхе урчит…