Потянулись дни.

Глотая книги по обогащению полезных ископаемых, по металлургии меди, напрочь мной позабытые, я, пил науку, как влагу в жаркие дни, но ненасытная жажда не утолялась. Наоборот, чем больше пил, тем потребность в ней становилась всё сильнее. Отдавала та влага холодом, глубиной колодца. Меня пугала порой эта глубина и темень научных определений. Не хватало времени высветить колодец до дна.

Трудно было. Слишком велико оказалось отставание в знаниях. В книгах имелись главы, даже целые разделы, описывающие то, о чём я и до войны понятия не имел. Грешным делом подумалось, а не подшутил ли надо мной Миронов? Но и Архипов без колебаний предлагал мне обогатительную фабрику, значит, верили в меня. И всё же не раз - с раздутой головой и с бухающими ударами колокола в висках - я готов был бежать к Горскому и Христом Богом молить его об освобождении от исследовательского отдела. Отстал я, безнадёжно отстал.

Но стоило отдохнуть полчасика, как на смену временной слабости накатывали волны прилива сил. Сомнения казались смешными и никчёмными. Желание добиться и осилить науку становилось необоримым. Вступал в бой и характер: самолюбие, честолюбие, вера в своё предназначение - всё, чем был награждён от рождения и тем, что выработалось в жизни и, особенно, на войне.

С удивлением подмечал я в себе то, что частенько в трудные минуты я отталкивался от войны, в ней черпал я уверенность. Война жила во мне: в словах и действиях.

 

… Трансильванские Альпы. Рыжая щетина гор волнами уходит вдаль. Колючая и враждебная нависает она над зеленью долины, где шло наше наступление. Моя рота штурмовала плато Мурешул.

Ночь. Тридцатиметровой высоты почти отвесная стена, поросшая кустарником. Бойцы лезли наверх, цепляясь за корни кустарника, за каменные выступы, за траву. Внизу виднелась в пене бурная река Мурешул, взорванный мост, небольшой мёртвый заводик. Вверху, на ровном плато, господствовал противник. Гитлеровцы осыпали нас гранатами, гранаты летели вниз и там взрывались, не причиняя вреда. Отвесная стена и мешала бойцам, и защищала их.

Я кричу: "Вперёд, ребята!" и карабкаюсь вверх от куста к кусту, ухитряюсь ещё время от времени кинуть гранату на плато. "Вперёд! Не отставать! В гранаты и рывком наверх. За мной!"

Раненые, слабые, падают с грохотом, сбивают тех, кто ниже. Взрывы, стоны, крики. Внизу одна смерть, а наверху победа и жизнь. Мы хотели жить.

Гранатный бросок, и рота врывается на ровное плато. Взята передовая линия окопов противника. Можно укрыть раненых.

Утро. Гитлеровцы атаковали нас танками и сбросили под карниз. И опять надо карабкаться по стене, опять бросать гранаты. И вот плато снова наше.

Решено стоять насмерть. За день мы отразили ПЯТЬ танковых атак врага. Горели фашистские "тигры" Сизыми трупами гитлеровцев выстлано плато. Мы вгрызлись в землю, мы - герои. Один стоит десяти. Командовать не надо: каждый знает, что делать и выполняет свою воинскую работу наилучшим образом. Но в роте большие потери. Я прошу подкрепления у комбата, а он твердит одно: "Наступай, Басов!" Я ему: "Да ты что, комбат? Какое наступление?!" А он: "Наступай! Перестройся и бей! Немец выдохся!"

А что?! Погибать, так с музыкой. Кричу: "За мной, орлы!"

И - ЧУДО: противник отступил. Плато осталось за нами.

Сколько тогда полегло ребят…