Открывать в себе, в своих мечтах, в своём характере что-нибудь новое я не стремился. Да и открывать там было нечего. Всё давным-давно открыто. Я - чудак, чья душа и сердце отзывались на сказочность мира. Со мной и вокруг меня происходили воистину волшебные истории. Пока я не знал, что мне с этими историями делать. Я их копил. Но в момент разговора с Галиной Павловной я стоял рядом со своим призванием, которое откроется мне только спустя ДЕСЯТЬ лет, в новой, послевоенной жизни.

Очередное напоминание Тверской об обязанностях беседчика заставило меня после работы всё-таки пойти на участок.

Голова моя была пуста, сердце билось ровно, в руке я держал брошюру с Конституцией СССР. За эту Конституцию мы с Катюшей голосовали ещё 12-го декабря 1937 года в Харькове. Зачем понадобилось теперь изучать Конституцию, я не понимал. Но поручение есть поручение. Даже если я "беспартийный большевик", придётся выполнять заказ Партии заняться просвещением людей в качестве чтеца-беседчика.

К моему участку относились дома на улице Долгова, той самой, на которой в доме Афанасия Ивановича я поселился четыре года тому назад, сначала один, а потом привёл туда Катюшу.

Я шёл по каменистым переулкам всё вверх и вверх. Улица Долгова - самая высокая улица Кыштыма, так называемая Гора. Шёл, а мысли не отпускали: что сказать людям? Чем заинтересовать? Как просветить?

Когда-то в Москве, на Аффинажном заводе мой наставник-поэт Камушкин учил проникать мыслью вглубь вещей и событий. Мир сложен, как и сам человек, как его жизнь.

Я держал в руках Конституцию и подумал: в этой брошюре заложены права и обязанности каждого члена общества. Конечно, в ней много декларативности, но советская государственность ещё дитя. Мы во всех отношениях отстали от Запада не на сто лет, а на несколько столетий. Почему так случилось, и когда? Ведь во времена Киевской Руси… И тут мысли мои побежали по страницам Истории Государства Российского…

Надо было как-то собрать людей. Мальчишек, в нашей деревне выполнявших роль глашатаев, не было видно, потому пошёл по дворам сам.

Возле дома Афанасия Ивановича задержался: очень хотелось увидеть его.

- Афанасий Иванович! Агафья Яковлевна! - кричу с улицы.

Никто не отзывается. Деревянный, на высоком белокаменном цоколе, с белыми наличниками, дом Афанасия Ивановича был всё такой же крепкий, сколоченный на века. Однако заметны были кое-какие упущения: покосились ворота, проржавела местами крыша, наклонилась - вот-вот рухнет - каменная изгородь вокруг двора.

- Вам кого надо? - кричит с крыльца молодая женщина.

Я представился.

- А Болонцовых в живых нет никого.

Догадываюсь, что это приёмная дочь стариков. Афанасий Иванович как-то говорил мне, что живёт она в Тютнярах, работает медсестрой.

- Приходите на собрание, - приглашаю её. - В доме Калачёвых будет.

- Может, приду. Вот только с печкой управлюсь.