Размышляю о жизни тяти Ивана Алексеевича, простого, малограмотного мужика, полурабочего-полукрестьянина из потомственных приписных горнозаводских людей. Понимает ли он, какую героическую жизнь прожил? Был бы он жив, ответил бы мне примерно так: "Причём тут героизм? Просто надо жить честно. А все высокопарные слова о служении отечеству, патриотизме и героизме - это придумки интеллигентов". Ну, не совсем это сказал бы, но по смыслу так.

Иван Алексеевич всю жизнь, можно сказать, работал на лошадях. То медный колчедан возил с рудника на завод, когда ещё завод был Медеплавильным, а не железоделательным. Потом слитки отвозил к пристани на реке Чусовой. А самую середину жизни вырвала прямо с мясом Империалистическая война. Как забрали в солдатчину, оторвали от жены с двумя малолетними детьми, и пошёл солдат лейб-гвардии по бранному полю.

В октябре 1914 года раненым Иван Алексеевич был взят в плен и до Двадцать второго года целых восемь лет горбатился в немецком плену. Четырежды он бежал из плена, рвался к семье.

Первый побег - из угольной шахты в бадье с углем. Поймали. Поставили у позорного столба с полной выкладкой на трое суток. Ни хлеба, ни воды. В ранце камни.

Второй раз бежал с пятью товарищами, четыре линии колючей проволоки перерезали. Поймали. Подвесили за руки на цепях. В карцере сыром гноили. Здоров был лейб-гвардеец, и это вынес.

Третий раз - побег большой группы пленных. Двенадцать линий колючей проволоки не устояли перед тягой солдат вернуться на родину. И снова поймали. Двое суток висел вниз головой. Бит шомполами, морён голодом. "Ну, Иван, - говорили ему немцы. - Побежишь в четвёртый раз - капут!"

Сбежал и в четвёртый раз. Таились беглые по чащобам, как звери лесные. Дошли до своей земли. Выдали немцы-колонисты. Суд приговорил к смерти через повешение. Он уже был готов к смерти, когда пришло помилование.

Купила Ивана богатая фермерша Ингрид, вдова. И кончились побеги. Сперва он жил на ферме как работник, потом как муж…

С тятей Иваном Алексеевичем, когда он немного выпьет, есть о чём поговорить. Много чего он видел, много знал, о многие думы передумал.