За окнами вагона - зима. Декабрь 1938 года заявил о себе жгучими морозами. На мне лёгонькое демисезонное пальто, кепка и ботинки. В южном Харькове не было необходимости одеваться тепло. А перед отъездом я хотел приобрести тёплые вещи, но как бы я хорошо ни зарабатывал, одеться по-зимнему мне не удалось: все распределялось по карточкам. Но в одном из баулов у меня лежало зимнее пальто, купленное мне мамой Еленой Михайловной. Помнится, заняли мы очередь с вечера и всю ночь простояли возле дверей, чтобы войти в магазин первыми. "Выбросили" в продажу всего одно пальто.

Раздумывая о сиюминутных обстоятельствах, бросающих меня из огня да в полымя, я готов был накинуть мрачный флёр и на всю свою жизнь. А что я, собственно, успел совершить в жизни? - спрашивал я себя. И не знал, что сказать, что привести как пример неоспоримых свершений.

В деревне я покуролесил, посмешил людей разными чудачествами. В агрономию, было, ударился после ШКМ, турнепс разводил, неслыханный в крестьянстве, да вносил в землю минеральные удобрения: чилийскую селитру, суперфосфат. Влюблялся в девчонок и писал им письма.

Когда советская власть посадила отца как "контрика" и наложила на нас, несовершеннолетних, непосильный налог, мне бы смолчать да приспособиться, как Мишка Пурусов - так все умные люди делали. Нет, Серёнька Глумной кинулся в Совет и НКВД в защиту отца и такого там наговорил, что загреметь бы ему вслед за дядей Лёшей на Соловки или за отцом в Котлас. Пронесло, слава богу. Так он и тут не угомонился - поехал в Москву к Всероссийскому старосте Михаилу Ивановичу Калинину с ходатайством от всего Пановского Общества. Ну, выпустили отца на свободу, а меня принял к себе город.

А что - город? Принял и начал мять да стругать. Научил быть конструктором-механиком. По отзывам - неплохим конструктором. Но ведь для этого потребовалось целых девять лет! Пробежала страна девять лет из десяти, отпущенных Сталиным. В тирании и в голоде пробежал их народ. А я - с народом. Убегал из-под Дамоклова меча преследований и расправ. Никаких преступлений я не совершил, это была классовая месть.

Быть затравленным, как зверь, и суметь выжить - это, пожалуй, самое главное, что мне привила жизнь. В борьбе за существование я постоянными тренировками отшлифовал до совершенства это умение. Может, не столько за инженерную науку, сколько за науку выживания в любых обстоятельствах я когда-нибудь поблагодарю своих псов-преследователей.

Где мне было знать, что жизнь, заложив в фундамент 16 деревенских лет и 8 городских, приготовила мне такое дикое продолжение, героическое - без кавычек. Столько бед и несчастий, фантастических событий ждало меня впереди, что такая жизнь вполне могла бы сравниться с приключениями древнегреческого героя Одиссея и быть названа аналогично - Сергеей или, лучше, Сергеадой - словом, соединившим моё имя с адом, сквозь который я прошёл.