Кончился рабочий день. Вышел я из конторы, сажусь в сани, кто-то подсаживается сбоку. Не гляжу - кто.

- Мне в Байново, - предупреждаю непрошенного седока и слышу в ответ женский голос со скрытой усмешкой:

- И мне в Байново.

Трудно было не узнать Шурочкину манеру держаться весело и несерьёзно в любых трудных обстоятельствах.

- Ах, это ты?

- Конечно я, а не тётя Глаша.

Мой извозчик, дядя Митя, обычно спасавший меня от холода своим тулупом, хлопнул рукавицами в огорчении:

- А ведь я, Сергей Иванович, тулупец-то ить не прихватил, позпбыл. Уж не обессудьте.

- Я уж закалился, дядя Митя.

Шурочка сняла свою волчью доху и протянула мне. Была она в куртке, опушённой мехом по подолу, рукавам и карманам. Похоже, заранее готовилась к такому повороту событий.

- Одевайся!

- С какой стати?

- Отец прислал. Велел сказать, что возвращает должок, а какой, ты, будто бы, и сам знаешь.

Намёк я понял: за изрубленный Гурием пиджак Матвей Арсентьич прислал доху.

Пришлось надеть. Доха была обширная и длиннополая.

- А ты-то как?

- А вот как! - шмыгнула Шурка ко мне под доху. - Не возражаешь?

Шурка - Шурочка… опять ты номерок отмочила.

Сидим рядом… Как не обнять? Прижалась и шепчет: "Поцелуй!..." Вот так ситуация: опять - сорок пять, за рыбу деньги. Она ж убегала, пряталась, с парнями гуляла… После Саванчина - ко мне!? Позабыла, что ли, всё, что было? Да, конечно, я - дурак, готов её любую принять.

- Ты, что, специально приехала? - спрашиваю.

- В командировку от санэпидстанции. Я медсестра. Сегодня еду в ваше Байново на обследование санитарного состояния в селе, - говорила она, синие глаза её темнели, набухали страстью.

- Да ты помнишь ли, как меня зовут? Мысленно-то сейчас какое имя называешь? - говорю, а самого обжигает ревность.

- Давай, отложим этот разговор, Басов, - впилась она губами в мои губы. - Как я люблю тебя, московин! Ты можешь меня не любить и даже презирать. Нам на двоих достанет и моей любви.

Страстный наш шёпот прервал бородач дядя Митя.

- Приехали, товаришок Сергей Иванович.