Комендантша тётя Еля устроила отдельную конурку в углу барака, нечто вроде камеры хранения.

- Шапку возьми себе, а то уши живо отморозишь, - сказала она, ведя меня к моему месту в бараке. - А чемоданы свои сдай-ка мне. Что у тебя в них?

- Книги.

- В обоих? Зачем так много? Учишься, что ли?

- Буду учиться.

В бараке - койки в четыре ряда, десять коек в каждом. Посреди барака горел огонь в ряду железных бочек - печек "буржуек". От развешанных на верёвках мокрых ватников шёл разительно едкий запах пота.

Мне была определена койка у окна, в четвёртом ряду. Это был топчан с соломенной подушкой.

"Какой здесь удивительный народ, - думал я, засыпая под шум возвращавшихся с работы мужиков. - Как просто и открыто они живут. Кто они, какими судьбами заброшены за уральские горы?"

Проснулся я ночью от холода, бежавшего по ногам - буржуйки погасли, кончились дрова. Ледяной ветер шёл от открытого торцового окна барака, через него мужики втаскивали толстый сосновый ствол с отрубленными ветвями. Тут же распилили его и начали колоть чурбаки. Я быстро оделся, колун в руки и - за работу. Поработал всласть, вспомнил и деревню, и Москву - практика у меня в этом деле была обширная. И скоро запылали дрова в печках.

Меня заметили.

- Тётя Еля, никак новенький у нас?

- Новенький, новенький, - отвечала комендантша из своего угла. - А вы поаккуратнее там, барак-то не подожгите.

- Пластает-то - дай бог! И с колуном обращение знает.

- В какую бригаду? К нам, к плотникам?

- В главную контору, к Итеэрам.

- Чего ж не в соцгород, в народ, а к галстукам? И кем туда?

- У него спросите.

- Конструктор я.

- Это что такое - косутор? Как кондуктор вагона, что ли?

- В инженерном деле это чертёжники, машины рисуют.

И вот уже я, разогнав сон, сидел в кругу рабочих, возле печки, разогревшейся докрасна и, обжигаясь, пил из жестяной кружки чай, подслащённый сахарином.