Встретилась в степи большая бахча. Объелся дынями, от сытости потянуло в сон. Залезаю в шалашик у края поля, кимарю. Сквозь сон слышу шум шагов. Входит коренастый детина в фуфайке. Где я видел эти смеющиеся глаза под смелым разлётом золотистых бровей? И эту фронтовую привычку сгибаться под тяжестью амуниции и оружия? Память на лица у меня отличная. Гриша Дунин, ординарец Лаптева на Крым-фронте?!

- Кто такой? - спрашивает детина. - Да ты меня не боись.

И это "не боись" мне крепко запомнилось, никому, кроме Гриши, оно и не могло принадлежать.

- Твои бахчи? - спрашиваю и - на всякий случай - встаю.

Кто он ТЕПЕРЬ? И Гриша наверняка думает: кто я ТЕПЕРЬ? У обоих недоверчивость в глазах.

- Ну, мои, - отвечает он. - Что тебе? Не боись, спрашивай.

- Собственные или сторожуешь? Место надёжное. Минами не кидает. А снаряд на чистом месте не страшон, - повторяю я его слова, сказанные мне в мой первый день на фронте.

Гриша бурно радуется:

- Младший политрук! Серёга Басов!

Мы по-братски обнимаемся.

Гриша рассказывает мне свою одиссею. 8-го мая он попал в окружение под Семью Колодезями. Прорвался к Турецкому валу. Бродил по фашистским тылам как свободный мститель. Пытался пройти в осаждённый Севастополь в форме румынского солдата. Спасаясь от погони татарских националистов, в горах, над пропастью, провисел два часа, ухватившись за корни деревьев. В той же румынской форме, прикинувшись раненым, передислоцировался сюда, на Большую землю.

Сейчас Гриша держал путь к линии фронта: надоело партизанить в одиночку. Оружие у него есть: обрез, наган и запас патронов.

- Ты фашистов не боись, политрук, - поучает меня Гриша. - Я их вот так об… у вокруг пальца. И деревенских старост и полицаев - тоже. Захожу в село - они меня боятся. Где староста? Давай ночлег, еду, вино! Так на них зыркну - душа в пятки! И ложусь я в одном месте, а просыпаюсь в другом. Боись - не боись, а обережение иметь обязан. Утром логово моё окружено: староста привёл полицаев. А меня и след простыл… Поди, ищи ветра в поле.

Вот теперь, когда у меня в руках был обрез, свобода моя стала полной. Но останавливало от ликования Гришино непомерное лихачество: в нём таилась беда.

Сколько мы с Гришей прошагали по степи, трудно сказать. В чистом поле вёрсты немереные. Трудно было пересекать железные дороги, немцы охраняли их особенно строго. Гришу я потерял в одном из станционных посёлков. Название его я не помню. Большой железнодорожный узел. В нём даже был завод, из трубы его шёл белый дым.

Гриша вызвался сходить на разведку и не вернулся, наверное, попал в засаду. Прождал я его до сумерек.

Мимо селяне гнали стадо коров, я к ним присоседился. Тоже решение не из осторожных. Вызвался помочь одной женщине загнать коров во двор. Иду, гоню коров мимо полицейского участка. Повезло, что не остановили. Вышел за посёлок, залез в стог сена и проспал до утра. Дальше не пошёл, интуиция сработала: в такой близости от посёлка не станут искать "партизана".