Комендатура была тут же, в лагере: большая палатка.

Короткий допрос, избиение.

Предателям дают по буханке хлеба за их чёрное дело.

- Прощай комиссар Басов, председатель Ревтрибунала, - куражился Коваленко. - Что - расстрелял?

- Надо было расстрелять, - говорю я разбитым в кровь ртом. - До встречи, Коваленко. Запомню я тебя, гада. И тебя, Власов, не забуду.

- Ха! Откомиссарился, падло! А встречи-то больше и не будет. Завтра утречком лежать тебе, гнить в сырой земельке. Напослед уж откроюсь: не случайно 29-го июня вели мы колонну на Молочную ферму. Задание было такое у меня. Я бы давно к немцам перебежал, да ждал своего часа.

- Набивай, набивай себе цену, предатель! Встретишься ты мне! Ох, и пожалею я тебя!

- Пан, комиссара морген - пук-пук? - спросил Коваленко у немца.

- Капут, комиссар, - подтвердил немец.

- Слыхал? Завтра тебе п…ц, комиссар, - продолжал издеваться Коваленко. - Что так смотришь, падло? А ну, спрячь свои буркалы, пока я их не выколол! - заорал Коваленко.

- Думаешь, никто не видел, как вы продали меня за пару буханок немецкого хлеба? - сказал я. - Если не я, то они за меня отомстят. Помни об этом, Коваленко.

- Ну, мне в могилёвскую рановато. Пришла моя власть, Басов! Сдыхай, комиссар!

Избитого, меня загнали в смертную камеру. Камера - в углу лагеря, у ворот и комендатуры: стены и потолок в два ряда колючей проволоки. Вход - лаз тоже околючен. Камера полна людей: в шесть рядов, голова к голове - сорок два человека, я - сорок третий - у самого выхода.

Среди смертников узнаю Вольнова в последнем ряду: распухшее лицо - сплошной синяк; грязная исподняя рубаха разодрана; грудь - в золотистых волосах. Он меня не узнаёт.

Возле Вольнова - седой дядька в морском кителе: голова опущена, коршунячий нос касается затылка впередисидящего; перебитая в колене нога доставляет ему неизъяснимые страдания и боль, держит ногу обеими руками.

Третьим в нашем шестом ряду - молодой, спортивного вида человек: один глаз выбит, висит на ниточке, он поддерживает его рукой.

Четвёртым - остролицый человек, затравленно вращающий головой на тонкой - стеблем - шее с ободранной кожей.

Пятым - человек солидной, внушительной внешности, голый по пояс, весь в кровавых бинтах.

Остальные пять рядов бойцы, по виду евреи; командиры и политработники, выданные предателями. На их избитых лицах замкнутость и безразличие. Кажется, они уже примирились с безысходностью положения, со своим концом.

Жить мне оставалось до утренней зари. А жить хотелось как никогда!

Я НЕ СДАМСЯ! Я НЕ ПРИМИРЮСЬ!