Узнав от богомаза Парилова, что отца ожидает высылка, я решил пойти в деревню и срочно сообщить Аркаше и маме.

Сразу же после школы, сказавшись Александре Ивановне, что ухожу домой за продуктами, а Ванюшке заказав молчать, я прямо в зимнюю метель вышел на пановский тракт.

Аркаши дома не было, ушёл на беседу в Бокари, на гулянку. Маме что-то нездоровилось, и я не стал ее тревожить своим сообщением. С Маруськой мы, вообще, по таким "серьёзным" вопросам не разговаривали. Пускай думает об одном своём Ване Калёнове. У Кольки, вообще, свой мир. Оставалась бабка Алёна.

- Бабка, что я узнал, - сказал я и поведал все про отца.

- Вышлют - так вышлют, - с непонятным равнодушием отозвалась бабка Алёна.

- Ты чево это так?! Ссылка ведь - в чужие края…! - чуть не заплакал я. - Маме только не говори, может, ещё и неправда.

Бабка, как будто не слышала меня, продолжала:

- Так уж ему написано на роду: скитаться, метаться. Может, на чужбине-то и одумается. Да, вряд ли... Мало ума - и беда малая, много ума - беда большая. Учить бы его тогда отдать, мальчонком. Как он рвался в гимназию, в ниверситет. Может, на чём-то и остановился бы… Но кому-то надо было слепого отца заменить. А знать бы наперёд, что ждёт его позор за позором, тюрьма, ссылка - распахнула бы вон ворота настежь и выпроводила: "Ступай, сынок, учись, не зарывай талан свой". От зарытых-то таланов - вся и беда…

Я понял, что дома всё знали. Говорить больше не с кем и нечего. С заплечным мешком, нагрузившись картошкой, я в полночь собрался обратно в Палех. Ночевать не остался. Идти ночью лесом, в зимнюю пургу было страшновато. Но мысли мои так бушевали, решения приходили настолько неожиданные и даже страшные: как спасти отца, что я не заметил, как в темноте показались дома посёлка и бревно колокольни палехского собора.

Не знаю, как бы не с того самого вечера, когда узнал я о будущей ссылке отца, ко мне вернулось то самое, что когда-то случилось после "рамы" и завершилось "железным аршином", и что можно выразить одним словом: мятеж. С той только разницей, что теперь этот мятеж не выплескивался кулаками, а глубоко и надолго распространялся по всему организму. Впоследствии этот мятеж обернулся "непредсказуемостью" моих поступков и "накопительностью" обид.

Первыми это заметили мои дружки Миша Уткин и Ваня Пряхин. С Мишкой мы третью зиму квартировали вместе, а Ванька Пряхин был Мишкин друг. Ребятам было по шестнадцать лет, ходили гулять к девчонкам в слободу Ильинскую. Рассуждали о женщинах, особенно Мишка, как бывалые донжуаны. Как только стемнеет, Мишка через кухонное окно спускается на землю. Фундамент дома высокий, до земли - хоть лестницу подставляй. "Не говори никому" - шепчет мне Мишка. Под утро он влезает обратно, окно оставляю незапертым.

- Серёжа, пойдём с нами, - позвали они меня однажды днём после школы.

- Куда?

- В Ильинку. Пройдёмся только из конца в конец. Парни нам пригрозили, что если мы придём ещё раз, они нас отучат.

- Драться я не буду, - предупредил я.

- А придётся, - сказал Ванька Пряхин.

- Ты же первый драчун на всю школу, - пробовал взять меня на похвалу Мишка. - Забыл, что ли, как Комкова дубасил?

- Струсил? - подколол и Ванька.

- Думайте что угодно, пойти - пойду, драться - и пальцем не пошевелю, - сказал я с твёрдостью, удивившей дружков. - А что до Комкова - дурак был я, слушал вас всех. А вам лишь бы стравить.

- Когда это мы тебя стравливали с Комковым? Ты что это, Серёжа, "головой стукнулся" об лёд? - смеялся Ванька. Он не стравливал, это верно. Ну, а что касается Мишки и особенно Лёхи Бадурина…

- Да он всё шутит, Ваня. Он и с нами пойдёт, и драться будет. А мы ему девчонку найдём краше Катеши.

- Головой, Ваня, я давно стукнулся только не об лёд, а об раму со стеклом. Но если ты мне об этом ещё раз напомнишь, то…!

- Ладно, чёрт с тобой, не дерись - не надо, только идём, - сказал Ванька. - Их там пятеро.

Ильинская слобода - посёлок позади Нардома и Случного конного пункта. Церквушка - стук-бряк - созывает к вечерне молиться. Идём серединой улицы, смотрим на окна домов. И на нас оттуда смотрят.

Всякий раз, предчувствуя неминуемую драку, чувствую дрожь и во рту привкус крови. И я знаю, что я трус, и боюсь это выказать, и оттого внутри набираюсь нахальства. А со стороны это кажется натуральной смелостью. Я и с Комковым, когда состязался в упрямстве, всегда боялся, зная, что непременно нападу. Страх был ещё и от того, что разозлившись, я терял управление собою и драться мог только до полной победы.

Нас никто не встретил кулаками, и мы, пройдясь туда и обратно, с видом победителей удалились к себе на Гору.

С тех пор меня друзья уже не приглашали.

Палех весной 1929 года - зрелище печальное: людей на улицах почти нет, в кирпичных домах художников-богомазов двери и окна заколочены досками крест-накрест. Людоедская античеловеческая доктрина ветрами переустройства общества на социалистических началах вымела работяг-ремесленников подчистую, как классово чуждый элемент.

Раскулачили и булочницу Евлампею Ивановну. Не стало в селе французских булок. Чёрный хлеб выпекали, но и его нерегулярно. Что получило общество от репрессивной акции советской власти, какую выгоду? Конечно, и без французских булок прожить можно, жили же в Гражданскую войну и при Военном коммунизме. Но за что их в Сибирь-то? Что они сделали, чем навредили?

Уехал и Лёня с женой и детьми. Евлампея Ивановна, подобно боярыне Морозовой, сидя на тарантасе во всём траурном, грозила безлюдному Палеху рукой, сложенной… в кукиш.

После того, как Катеша Першина вышла замуж за Ивана Евлампиевича, я сказал себе, что на девчонок внимания обращать не стану. Сказал и… чуть не влюбился в Людку Фатееву. Сказал, и начал думать, а не влюбиться ли в Райку Ромашову, тем более что она оказывала мне знаки внимания.

Неужели это была любовь со стороны Райки? Вовлекла меня в драмкружок, вместе выступали. Вслед за мной "полюбила" обществоведение, мой любимый предмет. И осталась верна этой "любви", стала лектором ЦК партии.

Я стираю пыль со своей памяти и воскрешаю портретную Райку Ромашову. Белокурая веселая девчонка, коротышка; шапка светлых колец-волос. Как хороша она была, игра Леля в "Снегурочке!"

Не её ли я описал во многих своих произведениях-черновиках? Её ли? Не знаю, а похожую - точно. Выходит, мне она нравилась? Интересно, как сложилась её жизнь, кто она теперь?

ЧАСТЬ 7.   ПАЛЕХСКАЯ ЮНОСТЬ.   1928-1929 ГОДЫ  

Стр.99 из:   94  95  96  97  98  99  100  101  102  103  104  105   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ