Всё лето дома бесконечные крестьянские хлопоты. Сначала вывозили на поля навоз, потом вспашка, сев, тут и сенокос подоспел, потом жатва. Между тем, подвернулся случай подработать, сделать помост для баб, чтобы им удобнее было полоскать бельё в Чернухе. Вон он, этот плотик-мосток, притулился на кузнецовской стороне. Сделал я его из досок и стоек, вбитых в дно.

Это был выгодный подряд, я перехватил его у Ваньки Ляпина, когда тот заломил немыслимо высокую цену. У подрядчиц, пановских баб, потребовал за работу три десятка яиц и полтора целковых деньгами. Я сделал за два десятка яиц и рубль деньгами.

По этому поводу между нами, мной и Ванькой, произошел дружеский обмен кулаками, и однажды поутру плот мой оказался разобранным, и доски плавали по Чернухе. Восстанавливал я его бесплатно... Сколько трудов положил!!! Зато бабы с тех пор горя не знают, как и где поставить немудрое бельишко - хлопают дружно вальками по мокрому белью и весело перекликаются, перемывают косточки своим соперницам.

Всё свободное от полевой вахты время я проводил в яблоневом саду, что развёл на маминых грядках: поливал, делал прививки дичкам и с нетерпением ждал, ну, не яблок, так хотя бы первого цвета. Эта моя страсть к яблоням была настолько велика, что я не пропускал ни единого яблоневого росточка. Увижу такой где-нибудь за околицей, выкопаю и посажу в своём садике.

Яблони да рябины. Яблони на задах двора, в огороде, рябины - в палисаднике дома. Мало мне было яблонь, приносил из леса тонкие, вытянувшиеся в лесной чащобе рябинки. Они болели, подолгу не приживались на открытых ветрах возле дома.

От того, что вышли на отруба, ничего не выгадали мужики. Да не добился своего и Максим Пурусов. Наоборот - теперь воочию была вероятность коллективной обработки земли. ТОЗы отошли в прошлое, после ХV-го съезда ВКП/б/ вот уже полгода пресса трубит о колхозах. В городе взялись за нэпманов, на деревне - за кулаков. Этой осенью многие мужики получили "твёрдые задания" по сдаче хлеба государству. Обоим домам Пурусовых, всем трём домам Басовых, Ване Гаране, Ивану Шутину, кузнецу Точно-Прочно.

Мишка Пурусов с какой-то мрачноватой радостью продал сельхозинвентарь деда и отвёз хлеб в район. Фёдор Сергеевич Ландрин ругался и плевался, но прикупил на базаре ржи и тоже отвёз. Иван Фёдорович, наш зять, вымел всё из сусеков, на семена не осталось - но сдал тоже. Иван Шутин продал мельницу, купил ржи и тоже сдал. Точно-Прочно потряс кубышкой, купил ржи и сдал. Ваня Гараня и наш Аркашка ездили в волость, им скостили задание наполовину, Сапоговаляльные машины, стоявшие в нашем дворе, они с Мишкой Пурусовым поделили пополам и продали. Но всё равно Аркашке пришлось продать многое из нашего сельхозинвентаря.

В этом году мы пошли в Палех учиться вместе с Ванюшкой. Ему Васильев препон не чинил, буркнул только: "Я-то причём?" Будто и не было запрета два года тому назад. Аркаша на Мальчике отвёз к Александре Ивановне пару караваев чёрного хлеба, мешок картошки и другие продукты.

У Александры Ивановны Белоусовой вместе с нами на полатях пристроились: наш деревенский Олёшка Полушин, сын Ефима Фёдоровича, и наш двоюродный брат Шурка Аверин, сын тётки Анны, из Малых Зимёнок. Мише Уткину и Лёше Бадурину тоже нашлось место, их поселили в отдельной боковой комнате.

Лёша Бадурин и Миша Уткин из одной деревни Пестово. Числились обе семьи в "середняках". Дома одноэтажные, а что ещё? А по изобилию всего в доме - вполне зажиточные крестьяне, настоящие "кулаки".

В то время всякое определение человека начиналось с его соцпроисхождения. Если ты сын бедняка, то тебе везде дорога, если значишься в кулацких сыновьях - всюду запретительные шлагбаумы. Социальная межа между зажиточным кулаком и бедняком проходила иной раз по одной семье.

Вот Шурка Аверин, наш двоюродный брат. Наш отец и его мать - родные брат и сестра. Иван Васильевич Аверин записан в бедняки, наш отец в кулаки. Хотя у Авериных - полный дом и двор добра и живности, а у нас - хоть шаром покати. Но у них домик маленький, а у нас - розовая громадина. Так на так не вышло, они - бедняки, мы - кулаки.

И отношение к нам разное. Шурку Аверина заведующий Васильев с вежливой улыбкой приглашает в класс, а на нас с Ванюшкой рычит.

Крестьянский год у хлебороба - сплошная страда. Не успел вывезти навоз - пахота. Посеял - трава подросла - сенокос. Не заготовишь сена - останешься без скота, без молока, мяса. Не успел управиться с сенокосом, как приспела пора жать озимые. А тут и яровые налились солнечной желтизной. И пошло, и пошло. Под конец лета мужик так намается - что в глазах темно. Встал до солнца в потёмках, ушёл с поля, когда солнышко закатилось.

Воздвиженье - осенняя ярмарка в Палехе. Она бывала ежегодно, больше ста лет в одно и то же время, на Воздвиженье, т.е. 27 сентября. В этом году ярмарка была последняя. НЭП себя исчерпал, то есть нэпманов задушили налогами, а когда все деньги из них выкачали, их попросту арестовали и сослали.

Ярмарка... Когда-нибудь они возродятся и снова, но по-новому зашумят по городам и городишкам Старорусской земли, на пользу государству, на радость человеку.

Но эта, последняя, ярмарка всё же была по-прежнему шумной, многолюдной и красочной. Как будто люди предчувствовали, что больше им не собраться вовек.

Конечно, это была не гоголевская Сорочинская ярмарка - Палехская. Без сватовства, чертей и красной свитки. Но также с цыганами. И откуда их столько понаехало - чёрная туча!

Ярмарка нынче началась в пятницу 27 сентября и шумела три дня, субботу и воскресенье. Карусели, циркачи, какие-то балаганчики. Радость, веселье, смех. Все кричат, зазывают, обещают диво за какие-то гроши, удовольствия, каких не знал.

Всё можно продать и купить: от целого завода до конского гвоздя, от каменного дома до наличников окон, выпиленных и выструганных матиц потолочных. Продавалась и покупалась утварь: гармони, самовары, игрушки из дерева, ложки, миски, вёдра, замки с наихитрейшим устройством. Дразнили нос запахи калачей, баранок, вкуснейших расписных парских пряников. А уж валенки предлагались всевозможнейшие: чёсанки, валяные калоши, пестяковские валенки, расшитые красными нитяными петухами. Каждый товар - в своём ряду.

Кустари, отдельные кооперативы... А посредине базара - толкучка с мелким товаром с рук. Хозяева ярмарки, палешане, блеснули своим мастерством: картины на все случаи жизни, на все вкусы и потребности. И у них тоже - незаконная, из-под полы, торговля запрещённым товаром - кипарисовыми нашейными крестиками, иконками. Только одного товара: жита, зерна, без которого просто немыслима в землепашной сторонке ни одна ярмарка - не найти. Властями торговля зерном запрещена. У государства огромный дефицит по сбору зерна с крестьянских хозяйств. Не хочет мужик сдавать хлеб по низким государственным ценам, предпочитает продать на рынке.

Базар занимал всю Гору от реки до собора, да ещё и в каждом дворе улицы, спускающейся с Горы, торгуются, шепчутся, таинственно прицокивают языком, вращают по-тёмному глазами. Здесь, по дворам идёт бойкая торговля зерном.

Ярмарка взбудоражила нас, деревенскую бурсу. Может не такая уж она голодная эта бурса, не гоголевская из "Тараса Бульбы", но и никогда сытой не бывающая. Идём в школу - через ярмарку, обратно - тоже. Какие уж там уроки - подышать бы сытным запахом базара, прокатиться на карусели, посмотреть, как цыган с медведем ходят - милостыню просят.

ЧАСТЬ 7.   ПАЛЕХСКАЯ ЮНОСТЬ.   1928-1929 ГОДЫ  

Стр.95 из:   94  95  96  97  98  99  100  101  102  103  104  105   Читать дальше 

НАЗАД к ОГЛАВЛЕНИЮ