1956 год. 3-й класс. Начались смотры художественной самодеятельности. В моей жизни появились любимые фильмы. Долгожданный приём в пионеры. И папина война, которая снилась ему. Игры и забавы, конечно же, во дворе или на улице.
В 1957 году. Мы живём в Кировграде, я учусь в 4-м классе, учусь отлично, по-прежнему дерусь в ответ на дразнилки. выясняется, что Четвёртый завод спускаетс в речку Калатинку ядовитые ртутные отходы, и канава. по которой они текут пересекает нашу Октябрьскую улицу. Папа устанавливает брусья во дворе, и теперь есть где повисеть вниз головой и сделать 'лягушку'. Книги по-прежнему играют значительную роль в моей жизни;
1957 год. По-прежнему Кировград. Но с начала пятого класса начинается иная жизнь, жизнь подростка, полная противостоянию и товарищам по учёбе и, что особенно горько, семье. Одиночество в мире, с которым трудно смириться и которому невозможно подчиняться. Новые ощущения, половодье чувств. Начало жизни сердца
1958 год. Кировград. Пятый класс. Деятельное взаимодействие с миром и всё более глубокое погружение в свой внутренний мир. Книги и кино - вот основные инструменты познания и понимания жизни; Конфликты с одноклассниками; Любовь, занимающая всё больше места в голове и сердце;
1958-59 годы. Кировград. Шестой класс. Продолжается этап становление личности и взросление. Появляется склонность к литературной фантастике. Поэзия занимает всё большее место в голове и сердце. И по-прежнему, каждая, даже сама краткая встреча с ним, - событие неимоверной важности.
1959-60 год. Кировград. Седьмой класс. Взросление и сильная эмоциональность - жизнь сердца, где-то открытая, где-то прячущаяся в глубине души. Казалось, что продолжается время становления, но мысли, поступки и речи обретали всё большую глубину. Жизнь была сверх меры заполнена любовью, и всякое действие, всякое событие виделось сквозь призму любви;
1960-61 год. Кировград. Восьмой класс. Ранняя юность. У меня выковывается характер гордый и независимый. Нежелание подчиняться никому и ни в чём и, в то же время, стремление к лидерству во всём: в учёбе, в спорте, в межличностных отношениях с девочками в классе. Но в то же время сдержанность и осторожность в отношениях с Володей, сильное чувство к нему спрятано глубоко-глубоко;
1962 год. Качканар. Всесоюзная комсомольская стройка; Девятый класс. Ранняя юность. Живу под маской безудержного веселья и флирта. Нахожусь в центре внимания и даже принимаю участие в ВИА 'Девятый-бэ'; Пускаюсь во все тяжкие; Совершенно не нравлюсь себе. И школа не нравится. Учёба даётся слишком легко. Прошу родителей, чтобы отпустили меня в Кировград, доучиваться там в 10-м классе.
1962-63 годы. Кировград. Последний год в школе. 10-й класс; Тяжёлая жизнь. Начинаются размышления о жизненном задании человека; Зубрёжка отчасти помогает пережить то, что я вижу его с другой, и у них серьёзные отношения. Помогает волейбол и лыжный поход и разные поездки. Но всё равно я не снимаю маску, потому что сейчас НАДО быть гордой. А потом я уеду и больше никогда его не увижу.
И вот после этого случая моя душа раскололась надвое: одна часть боготворила папу по-прежнему, но другая часть настороженно всматривалась в него и не ожидала ничего хорошего. С тех пор я как-то замкнулась, начала многое скрывать от папы. Я его боялась.
Наказание за поход на Узловую казалось мне неправильным ещё и потому, что папа, как и я, любил грозу. Я помню, как во время грозы мы выскакивали с ним во двор и скакали под проливным дождём, под сверкание молний и громовые раскаты. Мокрые, мы прибегали домой, где мама, лёжа на кровати и накрыв голову подушкой, пережидала грозу. Мы смеялись и радовались, а мама под подушкой чуть не плакала.
Она очень боялась грозы. Когда она была маленькой, они с бабушкой ездили на покосы на телегах, и там во время грозы убило двух человек. Она потом рассказывала, как видела обуглившиеся их тела, и это было так страшно, что и годы спустя в грозу ей хотелось спрятаться куда-нибудь. И чтобы этот ужас кончился наконец!
В это время папа продолжал писать свой роман "Чудесный сплав". Он написал его ещё в Нижнем Тагиле. А в Кировграде переделывал и шлифовал. Это был роман про Семёна Парилова, офицера, прошедшего сквозь войну и теперь работавшего на металлургическом заводе. Конечно, это было в значительной степени автобиографическое произведение. Но не совсем. В нём папа описывал свою идеальную судьбу, такую, какая она была бы, если бы всё складывалось ПРАВИЛЬНО. Интересно, что фамилию ПАРИЛОВ он взял из своей палехской юности, от палехских богомазов Париловых.
Мои отношения с Наташей были такими: она всюду ходила за мной и моими подружками, а потом докладывала маме и папе, чем мы занимаемся. А поскольку дела наши не всегда были безукоризненны, то мне постоянно доставались выговоры от родителей. И ведь стукнуть её за ябедничество я не могла, потому что она была маленькая и слабая. И я старалась сбежать от неё потихоньку, что не всегда получалось: она следила за мной во все глаза.
Со своей стороны я тоже была не очень-то хорошей сестрой. Когда нас угощали конфетами, я съедала свои в один присест, а потом долго выпрашивала у Наташи хоть одну её конфетку. Иногда она делилась, а иногда - нет. И тогда я обзывала её жадиной, что, наверное, было несправедливо.
Часто мне казалось, что мама меня не любит. Оттого, что она иногда подсмеивалась надо мной, говорила мне что-нибудь, обижавшее меня, или не обращала на меня внимания, мне становилось грустно, я отворачивалась и замолкала. Замолкала, видимо, в какой-то особенно смешной для окружающих манере. И тогда мама мне говорила: "Федул, чего губы надул? - Кафтан прожёг, один ворот остался". Наташа гнусно подхихикивала, что ввергало меня в ещё большую печаль, и я, уйдя от них, безжалостных, запиралась в своей комнате и тихонько, почти шёпотом пела песню, которой научил меня папа:
Как в саду при долине
Звонко пел соловей.
А я, мальчик, на чужбине
С горькой долей своей.
Позабыт, позаброшен
С молодых, ранних лет.
Я остался сиротою -
Счастья в жизни мне нет.
Вот умру я, умру я,
Похоронят меня.
И никто не узнает,
Где могилка моя.
Песня эта ввергала меня в ещё большую тоску. Мне становилось так грустно, так грустно! Слёзы текли из глаз. Одинокой и никому не нужной чувствовала я себя. И мне казалось, что я неродная в этой семье. Что где-то есть МОЯ мама, которая любит меня и которая никогда не станет надо мной смеяться.
