Но Евграф Трофимович настаивал, и Семён, чтобы не обижать деда, согласился пойти в горком.

Там Семён поведал свою историю и положил на стол заявление, написанное рукой Веруньки. Кисловатая гримаса секретаря по кадрам сказала Семёну, что дело его неважнецкое и практически безнадёжное. Секретарь похвалила его за то, что он пытается восстановиться в партии исключительно ради партийной чести и долга, а не из каких-то корыстных побуждений. Но ничего определённого обещать не стала.

  

Семён всё думал о своём партбилете и вспомнил, что он не сдавал партбилет тогда, возле оврага у Заримана. Все пулемётчики - и он это помнил - сложили ордена и медали в сумку от противогаза и отдали комиссару полка, старшему батальонному комиссару Марченко. Сдавали ли ребята партийные документы, Семён не вспомнил. Но свой партбилет - это точно - он положил в нагрудный карман гимнастёрки. И Марченко тут ни причём. Выходит, Семён не сдавал свой партбилет комиссару, хотя всем говорил, что сдавал. Такое вот было у него затмение. И вызвано оно было тем, что придя в себя, Семён партбилета не обнаружил. В плену у немцев Семён не был. Да немцы и не подходили к нему, они и видеть его не могли. Пещерка, в которой лежал Семён, была закрыта валунами и совершенно недоступна. Евдося рассказывала, что полуживого Семёна на верёвках поднимали из оврага вверх, к подводам.

И вот загадка: как получилось, что партбилет исчез? Кто его взял?

  

Так или иначе, Парилову надо было ехать в Уральск за документами и вещами.

Левая его рука набирала силу медленно, чугунный холод в ней таял с трудом. Одного его отпускать в столь дальнюю дорогу родители боялись, а Насте на работе не позволили взять отпуск на несколько дней.

Семён попробовал дозвониться до Уральска, но связь работала плохо, и ему это не удалось.

Вернувшись в Краснотурьинск, Надя с огромным облегчением почувствовала, что она, наконец, свободна, будто в её жизни никогда не было скамейки над обрывом у Тезы, поляны за Осиновой горой, высокой травы с ромашками под двукрылой мельницей.

Она чувствовала себя достаточно молодой, чтобы успеть на скорый поезд, идущий в страну Любовь.

Общее собрание, на которое она созвала всех родственников, виделся ей теперь боем быков, на котором она собиралась быть матадором при шпаге и красном плаще. Один из быков сражаться отказался и убежал с арены. Другой пребольно боднул её, но она в ответ махнула красным плащом и всадила ему в шею шпагу. Этот бой освободил Надю от многолетнего плена иллюзий.

  

Жили они с Сёмушкой у Рудаковой, в её домике на Кушайке. Сёмушка ходил в садик. Если выпадало дежурство на фабрике в вечернюю смену, то Сёмушку из садика забирала Рудакова. Поэтому Надя за сына не тревожилась.