|
|
| Сергей Басов |
СМОЛКЛИ ПУШКИ |
107 |
|
|
|
- Ты хочешь сказать, что главный вопрос - вместе мы или нет - который я считаю решённым, мы должны обсудить сейчас? Изволь, я готов. С чего начнём?
- Вот как… Я думала, что главный разговор уже позади, а, оказывается, мы его ещё и не начинали. А что мы говорили - это, так сказать, аванс перед полным и окончательным расчётом.
- В таком тоне я не могу разговаривать, Надя, - сказал Семён.
Наконец-то она пробила его терпение. И сколь ни велика была его любовь, её цинизм он дальше не намерен был переносить.
Он сделал попытку встать и уйти, но она его задержала.
- Погоди говорить "до свидания", может, сперва поздороваемся? - Надя переменила тон на шутливый. - На базаре позабыли. А здесь… некогда было.
- Извини… Здравствуй… - произнёс Семён торопливо.
Нет, не такое - слишком простое - приветствие нужно было Наде. Она ещё не наигралась, не выплеснула на Семёна всю свою злость, почти ненависть, непонятно отчего охватившую её.
Она встала перед Семёном на колени и согнулась в земном поклоне, не отдавая себе отчёта, что таким поклоном прощаются, расставаясь навсегда.
- Здравствуй на множество лет, лада мой и господин, князь Игорь Святославлич! Бьёт челом тебе рабыня твоя Ефросинья Ярославна. Довелось ли тебе испить шеломом Дона?
За такие неожиданные переходы от ненависти к любви и наоборот Семён когда-то и полюбил её. Сначала он принял Надин поклон за приглашение к игре в князя Игоря и Ярославну, как бывало раньше. Он хотел ответить ей в том же духе, но увидев глаза Нади, испугался.
- Ты, что это? - встревожено спросил он.
- По здорову ли, муж мой, дважды умиравший? - договорила Надя.
- По здорову, моя Ярославна, - нахмурился Семён, но, стараясь не придавать значения её поклону, продолжил: - Рад приветствовать тебя, лада моя, свет Даниловна.
- И прощай, князь, - засмеялась она и вскочила на ноги.
Складка-зарубка на переносице Семёна - отметка Донца - стала пугающе глубокой.
- Зачем же "прощай"? Мы ещё ни о чём не поговорили.
- Да-а? Что, аванс маловат? - хотела она ещё сильней ударить по его мужскому самолюбию и гордости. - Снова приведёшь сюда? А не боишься, что в окончательный расчёт ничего не получишь?
- Нет, больше не приведу, - смял папиросу Семён. И только это выдавало состояние. - За окончательным не приду. Довольно… Да, я понимаю… мой вид… Я многое потерял на войне, но не всё. Честь, совесть и… самолюбие - при мне.
Семён отвёл глаза, и Наде не удалось разглядеть их выражение.
- Я жалеть не умею, капитан…разучилась. Да и лишена такого права.
Надя говорила это с тайной мыслью вызвать у обиженного Семёна "бурю с громом и молниями". Раньше это было так: гремела буря, сверкали молнии, лил дождь. И обиды Семёна пропадали. Бери его размягчённого, обезволенного, виноватого - он на всё согласен, веди, куда знаешь.
Так было всегда, но не только Надя изменилась, Семён тоже стал не тот. Он промолчал.
 |
107 |
 |
