Он вышел за дверь и подозвал Ковальского.

- Сейчас же принесите извинения товарищу Парилову за оскорбление. Я всё слышал.

Ковальский, недоумевая и пожимая плечами, извинился.

- А теперь можете идти, - сказал он Ковальскому. И Парилову: - А вы задержитесь. Мы ещё не закончили. Так что мне написать в дивизию?

 

- Вы меня с кем-то перепутали, товарищ подполковник.

Шемардин горько прикашлянул.

- Возможно, - сказал он с натугой. - У того, в немецком мундире, голова была абсолютно белая…. седая. А у вас, как я вижу, только проседь…

  

Не удалось Шемардину с первого захода "пробить" жёсткую оборону Парилова. Оставалось, признав своё поражение, попытаться поговорить в открытую. Но тогда придётся признаться в том, в чём он даже себе не признавался: он очень виноват перед Париловым. Это невозможно, виноватым себя Шемардин никогда ни перед кем не чувствовал, так как всегда следовал указаниям сверху. Было такое указание, чтобы бывших окруженцев и побывавших в плену проверять со всей строгостью, исходя из того, что все они - тайные агенты врага. Ну, и он отнёсся к Парилову, переползшему по льду Донец с немецкой стороны, соответственно, сказав после длинного париловского рассказа: "Москва слезам не верит". А почему он должен был поверить? У Парилова не было никаких документов, сам он в немецкой форме. Он и счёл Парилова изменником.

На случай, если в штабе армии начнут дознаваться с пристрастием, почему он гнобил Парилова, Шемардин припас отговорку: он старался по возможности сохранить жизнь ценному разведчику, что было в какой-то степени правдой.

  

После мучительных колебаний Шемардин снова вызвал к себе Парилова и прямо сказал, что знает его давно, с самого Донца. Шемардину казалось, что Парилов перед этим не устоит, но он ошибся. Парилов бесстрастно твердил одно: "Вы меня за кого-то другого принимаете, товарищ подполковник".

  

Звериная интуиция, проявившаяся у Парилова во время пребывания на территории врага и с тех пор не уходившая все эти годы, в последнее время особенно остро заявила о себе.

Он почти осязательно чувствовал присутствие врага рядом. Не того врага, которого он наловчился брать как "языка" за линией фронта. А врага здесь, на нашей стороне, одетого в советскую форму, разговаривающего по-русски без малейшего акцента.

Были известны случаи, когда на бывших партизан или подпольщиков поступали ложные доносы - это тайно действующие враги использовали органы Советской власти для расправы с теми, кто наносил ущерб оккупантам в его тылу. Доходило дело и до прямой расправы с ними. Враг выявлял таких подпольщиков-партизан через их отчёты и признания. Именно поэтому Парилов и не признался Шемардину. Он видел, что в последнее время появилось и в окружении комполка и в его роте "нездоровое" любопытство относительно того, кто он.

  

Данилыч, долго терпевший и вконец измученный догадками относительно Парилова, подступил к нему в прямым вопросом:

- Товарищ лейтенант, почему вы делаете вид, что меня не знаете?