|
|
| Сергей Басов |
ЧУДЕСНЫЙ СПЛАВ |
109 |
|
|
|
- Был у нас такой старшина, - говорил Данилыч. - Бывало, скажет: "Запишу в железный блокнот!" Это значит - жди наказания. Солдаты над ним смеялись. Полковые разведчики, известно, люди отчаянные. Начнут его передразнивать, а он из своей каптёрки как заорёт: "Кто тут философию разводит?! Приказ - есть приказ!" Любил копаться в солдатском барахле, в трофеях. Кричит: "Произвести полную очистку карманов от опознавательной документальности, демаскирующей курильности и трофейной несъедобности! Быстр-ра!"
Поезд стоял на каком-то полустанке, и внимание пассажиров привлекла драка на площадке перед будкой стрелочника.
Дрались двое инвалидов, один - без рук, другой - без ног. Безрукий действовал ногами, безногий - костылями. Зрелище это, прискорбное и постыдное, собрало кружок зевак.
Павлу Афанасьевичу захотелось пофилософствовать.
- Вот посмотрите… - вызывал он на разговор попутчиков, - видите, это и есть жизнь в неприкрашенном виде.
Данилыч не отозвался, считая, что командир говорит не с ним, а с его соседом.
- С вами, батенька мой, говорю, - Кравец прямо обратился к Малыгину.
- Позвольте, я ничего ещё и не сказал, - удивился Малыгин.
- В том и дело, что не сказали, а подумали… Позвольте представиться: Кравец Павел Афанасьевич, преподаватель, подполковник в отставке.
- Борис, - назвался Малыгин, явно нерасположенный к разговору.
- Посмотрите за окно, Борис. Посмотрите, посмотрите внимательнее. Война три года назад закончилась… лишь номинально. Да, не стреляют, но война продолжается. И будет продолжаться, батенька мой, ещё долго, многие годы, а для некоторых - и всю жизнь…
Кравец потирал руки от нетерпения. Энтузиазм и ненужная живость его речи говорили о том, что прожив жизнь, этот человек так и продолжал видеть мир сквозь розовые очки. Похоже, он сожалел, что "война", на которой он побывал, как на чрезвычайно забавном представлении, теперь сменила масштаб, и вместо героических свершений и подвигов храбрецов являет народу зрелище комического порядка.
- Смотрите, Борис, - указал Кравец на окно. - Забавно и прискорбно.
- Это трагедия, а не цирк. Не вижу я ничего забавного.
- Вы не туда смотрите, батенька. Смотрите на зрителей, а не на тех, кто дерётся.
- Ничего интересного… Постыдное явление… Толпа, алчущая зрелищ. Плохо, что никто не разнимет их.
Малыгин, недолго думая, вышел из вагона к инвалидам. Наклонился над одним, шепнул что-то другому, открыл бумажник, дал денег. И несчастные калеки разошлись в разные стороны.
- Вы, батенька мой, умело действовали, - сказал Кравец.
- Это каждому доступно, - ответил Малыгин.
Его начинал раздражать этот современный Манилов, с его старорежимной лексикой.
Женщин мужские разговоры, кажется, совсем не занимали.
Было очевидно, что строгой Айше Галиевне, мелово-белой и пропахшей лекарствами, эти поверхностные разговорчики не понравились, она встала и перешла на освободившееся место в соседнем купе.
 |
109 |
 |
