1973 год. Басов Сергей Иванович, пенсионер, отправляется в Полтаву за справкой об участии в подпольной борьбе против фашистов в 1942-1943 годах. В Полтаве он встречает соратников по подполью, удивляется тому, как разрослось подполье с годами. Вместо 13-14 человек в 1943 году теперь число их превышает сотню. Он протестует против подтасовок и забвения истинных подпольщиков, которые погибли от рук фашистов и на фронте.
1973 год. Басов Сергей Иванович получает телеграмму о смерти брата Василия. Скорбь и боль переполняет его сердце: Василий был самым младшим из 7-ми братьев Басовых. Сергей едет на похороны и впервые за 6 лет встречается со своими братьями Александром, Михаилом, Аркадием и Иваном. Атмосфера встречи напряжённая, Сергей Иванович помнит, как братья отказали ему в материальной помощи, когда он нуждался. И только-только установив формальные прохладные отношения с братьями, он вновь навеки ссорится с братом Иваном.
С.И. Басов выходит на пенсию в 55 лет как инвалид войны. Начинается жизнь, о которой он мечтал: свобода заниматься литературным трудом. Но не только это: т общественная, и партийная работа тоже требует времени. К тому же странно прервавшийся роман с Яной не оставляет мысли и сердце и, в конце концов, приводит к разводу с женой и отречению от дочерей.
Сергей Иванович очень тяготится наличием дочерей, зятьёв и внуков в его квартире. Это его раздражает и приводит к недовольству всеми и скандалам. Наконец, он ссорится с каждым в семье и решается на развод с женой и размен квартиры, потому что не видит друого способа избавиться от мешающих ему жить детей. В то же время он всё время спрашивает себя: прав ли он? И каждый раз приходит к выводу. что он абсолютно прав.
Кто он, чьей фамилии? Может, Бадурин? Нет, те широколицые, белесые, а этот смуглый, черноволосый, сдержанный парнище. На Кухаркиных вроде тоже не похож, те - маленькие, но кривляки. Вот на Уткиных - это возможно. И горбонос - общая черта Уткиных.
Не доезжая до села с колокольней, видим надпись на дорожном щите: "Афанасьевское".
В двадцатые годы по дороге в Шую доехать до Афанасьевского - это облегченно вздохнуть: "Скоро и Шуя". И хотя до той ещё оставалось часа два езды по наезженной грунтовой дороге тракта, как-то уже подтягивался и под тулупом потягивался, и замерзшими пальцами в валенках начинал шевелить, и чтобы кислая шерсть не так лезла в рот - отводил её. И почти всегда въезжали в Афанасьевское на рассвете. Небо такое высокое, как эта колокольня, и чистое. И по-зимнему желтизна проступала на горизонте - это солнце не могло оторваться от земли. Желтизна - всё выше и реже - в полнеба. И на небе чётко прорисовывался штык шуйского часового - колокольни. Едешь, едешь и едешь - штык ближе. И отчего-то становилось страшновато въезжать, будто незваный гость, что хуже татарина. Въехав же, глохнул от колесного стука и дрожи.
Я не помню само село Афанасьевское. Но колокольню запомнил на всю жизнь.
Машина так быстро мчится, что не успел я оглянуться, как и колокольня без церкви, и сама маленькая теперь деревенька были уже позади. Обшарпанная, забитая досками внизу колокольня без колоколов. Реденькая деревня, с десяток развалюх-домов.
