С левой стороны пошла местность открытая, с правой - кустарник. В окно машины бьёт ослепительное солнце. Такси мчится во всю автомобильную прыть. От такой скорости кустарник размывает снимок.

- Катя, давай поменяемся местами, - прошу я жену.

  

Поменялись, исчезло неутомимое желание к фотографированию "всей моей дороги".

Удрученный этим, я начинаю вслух вспоминать населенные пункты вдоль дороги.

- Первым будет село Афанасьевское, - говорю я, забывая своё же предупреждение себе о сдержанности. - Там такая высокая и красивая колокольня. Что-то в ней от Шуйской, только вроде бы нет такого тончайшего и высоченного иглы-шпиля.

- Не сразу, - замечает шофёр, всматриваясь в бегущую под колеса ленту дороги.

- Потом будет Пустошь - село. Потом - Большие и Малые Дорки. За ними - Палех. Когда-то мы на лошадях проезжали эти села одно за другим.

Катя с жадной пристальностью всматривается в мелькающие поля и перелески. Жила пару лет в Шуе в послевоенные голодно-тоскливые годы, но никогда не была в Палехе или в Панове. Много слышала, но увидеть своими глазами - это совершено другое.В иное время я бы захотел понять и другие мотивы её желания видеть деревню. Сейчас не до того. Три года тому назад мы были на могилках её родителей в Кировграде и Кыштыме, сейчас побывали у моих: у отца и бабушки. Я видел её родину - уральский, рабочий, демидовских времён городок, ранее именовавшийся "Кыштымский Завод". Теперь она увидит мою деревню, дом.

  

Вдали за лесом показалась голова колокольни.

- Это Афанасьевское! - обрадовался я.

- Ещё далеко, - буркнул шофер.