Начальник спецотдела Уфимцев, остроносый тихоня, промолвил:

- Вот вам повестка из военкомата, - и добавил смущённо: - С вас снята бронь. Сейчас со всех снимают - всеобщая воинская повинность.

- Это - что? Меня призывают в армию? - не поверил я

- Вот именно, призывают.

На рабочем месте, ни слова не говоря, я собрался и пошёл домой. Мысль, что меня берут в армию, никак не укладывалась в моей голове. Меня? В армию? Но почему именно сейчас?

Жизнь! Что же ты делаешь? Совсем меня загнала в угол. Разве мало тебе того, что я десять лет сталинского догонянья только и делал, совершенствуясь, что уходил от преследований. Незримый, надо мной висел жупел тирании - Дамоклов меч. Давало мне силы моё жизнелюбие и энтузиазм вкупе с особым пониманием своего предназначения на этом свете как призванного совершить что-нибудь великое, как творца необычайного, сказочного мира.

От чего и от кого ты меня отрываешь? Теперь бы мне жить да жить, а ты меня гонишь в солдатчину. Моя птичка и гнёздышко уже почти свила, и птенчик черноглазый вот-вот начнёт пробовать свои крылышки. На кого я их оставлю?

До прихода мамы Елены Михайловны мы с Катюшей возле зыбки Шурика успели и наговориться, и наплакаться. Не я её, она меня уговаривала быть твёрдым. Что мы могли знать об этой солдатчине?

- Я выдержу, милый. Я всё-всё вынесу, - говорила Катюша. - И за нас не беспокойся, мы с мамой. Два года? Что ж, будем ждать два года. Когда вернёшься, Шурику будет уже почти три годика.

Катюша ты, моя Катюша! Кто бы нам шепнул на прощанье, на сколько лет мы расстанемся…! Повисла бы ты на мне, не отпустила бы…