Помнишь аллею Дворцового парка в холодный и туманный осенний день? Мы шли по дорожке и искали, где бы присесть. Все скамейки были мокрые. Ты тогда вынула что-то из сумочки, постелила на скамейку. Я сел, а ты отказалась, присела передо мной на корточки. И глядела, глядела мне в глаза. Я говорил о предстоящей разлуке. Впервые говорил. Я и сам ещё не был уверен. Всё было туманно, как туманен был тот день. Стоило ли мне говорить эти слова? Или надо было говорить другие: о том, что мы связаны навечно, что мы будем любить друг друга всегда?

Говорил я тогда, не отдавая себе отчёта:

- Мы должны расстаться. Кому-то же надо набраться смелости и сказать это.

Ты прижалась к моим коленям, обняла их и старалась поймать мой взгляд. Я смотрел в сторону. Знаешь, почему? Мне было невозможно глядеть тебе в глаза, точно я совершил что-то постыдное.

- Басов, погляди мне в глаза.

- Ну? - посмотрел я на тебя.

Не знаю, что уж ты увидела в моих глазах. Только ты сказала:

- Не верю. Этого не может быть! Мы любим друг друга. Ты без меня не сможешь жить, Басов. Я это знаю. Давай - уедем! Уедем, куда скажешь, я на всё готова.

Сказала - и сникла в слезах. Твой маленький платочек совершенно промок и превратился в комок. Я дал тебе свой платок. С тех пор он у тебя. Не знаю, может, ты его уже выбросила или потеряла, как теряют женщины дарёные платки, как теряют женщины … себя.

Тогда я заговорил с тобой холодно и бесстрастно. Ты ужаснулась, я видел это по твоим глазам. Но если бы можно было просветить рентгеном мою душу, то на экране ты увидела бы мучительную борьбу любви с долгом. Нет, не то. В моей душе не долг боролся с любовью. На мою любовь нападали гладиаторы с мечами. Мечи эти были словесными. Били насмерть. Возраст бил мою юношескую любовь, било общественное мнение, била и трусость.

Бой шёл весь день.

- Только не сегодня, - просила ты отсрочки. - Сегодня - мой день. Подари его мне. Сегодня ты мой … только сегодня, - шептали твои губы, посиневшие от голода.

И я "смилостивился", подарил.

Ты сбегала в свою СЭС за сумочкой с деньгами. Ты хотела, чтобы мы посидели в ресторане. Я колебался. Мы прошли мимо.

Где-где мы только не бродили тогда, какими аллеями, какими дорогами? Этого не помню, наверняка, и ты - тоже.

Помню, что нашли снегиря. Мы хотели помочь птичьей беде. Могли ли? Но свою беду, как гору, даже и не попытались сбросить в пропасть. Может, потому и подобрали снегиря с переломанной лапкой, что наша судьба готовила нам с тобой переломанные души. Может, помощь снегирю воспринимали, как помощь нашей любви.

  

Как ужасно смотреть на фото любимой, которую ты теряешь или уже потерял. Всё равно, что смотреть на милое лицо в гробу. Ну, Яна, скажи хоть слово! Чего же ты молчишь!?

Если бы ты могла шевелить губами, ты бы сказала мне, как говорила всегда при расставании:

- Когда встретимся? Где?