Лагерь в Юзовке в Доме культуры. Ограда - первое, что меня интересует. Как в тюрьме. Отсюда не убежишь. Ни Феди, ни Корнийца со мной нет - сбежали из вагонов. Сколько мы претерпели вместе! И вот я остался один.

4-е августа - конец лета. 30-й день плена. Три дня мне осталось.  Клянусь всем святым семейством, христом, и богоматерью, что ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ СБЕГУ. Через три дня Серёжка Басов будет или на свободе, или в земле.

Слишком тяжёл крест, что на меня взвалили. Силёнок маловато. Наесться бы надо досыта. Мяса кусок, да хлеба с солью. И тогда я, как наша пановская кобыла Расправа, потяну любой воз бед и несчастий.

Ищу, где бы спрятаться от дождя и ветра, где бы приткнуться и храпануть. Здание Дома культуры стоит без окон и дверей. Все лестницы и подоконники заняты нашим братом, пленными, спят, черти. Иду - негде ногу поставить - всюду люди. Вылезаю на плосковатую крышу с парапетом. Мокро и безлюдно. Нахожу местечко, где посуше.

- Есть хочешь? - подходит ко мне длинноногий, как на ходулях, человек. Во всём военном, порядком изношенном, противогазная сумка через плечо. - Ешь, вижу, тоже доходяга, - сунул он мне краюху домашнего подового хлеба, соль и луковицу.

Разговорились. Он - старший лейтенант, миномётчик, попал в плен в мае под Лозовой. Сам - житель Сталина, здесь у него семья: жена с сынишкой и родственники жены. Они знают, что он здесь, подкармливают. Из-за них и бежать нельзя: убежишь - их расстреляют.

- Зачем же давал о себе знать? - спрашиваю я своего брата по "Крестному пути" и впервые чувствую в своём голосе, в интонациях его, лаптевскую категоричность. Когда это всё, раньше отрицаемое мной, забралось внутрь меня?

- Переписывали. Записался своим именем, откуда. А потом уж больше-то и скрывать было нечего. Дознались, кто я, что я. Состоял в партии, член парткома завода, - сказал он и несколько раз повторил "если бы я знал".

- Всё ждём, когда нам скажут да разжуют: что можно, а чего нельзя. Хотим, чтобы за нас думали, - говорю я с прежней категоричностью. И, вспомнив своих друзей-политруков Мамедова и Водченко, добавляю: - Так недолго и веру переменить, пойти на службу к врагу.

- На это я не решусь.

- А вот работаешь на них, уголёк добываешь; паровозы тянут эшелоны с фрицами. Выходит, работаешь на победу немецкого оружия, - комиссарская правильность так и пёрла из меня.

- Верные слова говоришь. Но тебе хорошо, ты - один, а у меня здесь семья. Как звать-то тебя?

- Сергей.

- А я - Степан.

Дальше наш разговор пошёл о побеге.