В Темрюке Политрезерв пробыл три дня.

О размерах Керченского поражения говорили составы рот: целая рота одних батальонных комиссаров и три роты старших политруков.

Лаптев теперь был заместителем начальника Политрезерва. Он подбирал штаты и назначил меня выдавать талоны на питание. Из наших, выпускников Тбилисского ВПУ, подошли к моему столу лишь трое: Миша Мацук, Саша Мирзоев и Пётр Савченко - все из моего отделения.

Савченко был крайне рассеян, не похож на себя. Он попал в окружение, приготовился сдаваться в плен и порвал партбилет. Потом как-то прорвался.

Саша Мирзоев про свою "одиссею" рассказывал неохотно. Он был очевидцем сражения конников генерала Книги с фашистским десантом. От дивизии мало что осталось. Всюду текла кровь, земля не успевала впитывать.

Миша Мацук переправился с последним катером, видел в бою Мехлиса, представителя Ставки Верховного Главнокомандования фронта, с ним и переправлялся на наш берег. Он был как-то возбуждён и невероятно болтлив.

- Знаешь, что мне хлопцы рассказывали? - говорил Мацук. - Будто какой-то лейтенант два дня армией командовал, фронт держал.

Я не проявил интереса к его словам, и он перешёл на другое, стал говорить о Савченке.

- Приготовился он сдаваться в плен, а тут этот лейтенант со своим взводом остановил отступавших. Савченко и вырвался.

Я молчал, слушая о своих "подвигах" под Ташлыяром. Никто не знал и никогда не узнает, чего это мне стоило. Но лицо не спрячешь и белый клок седых волос тоже. Пётр присмотрелся ко мне и с удивлением спросил:

- А ты чего такой?

- Какой?

- Ну, где это тебе волосы-то покрасили? И шея - как у заправской балерины. И взгляд у тебя какой-то мутный, нехороший. Был кольцован?

- Нет… А это страшно?

- Для кого как. Были всякие: кто - стрелялся, кто - голосовал, а большинство - сражались.