Ни черта я не смог в этой денежной метели и панике купить на потерявшие цену деньги. Это была моя " корова" - как теперь платить маме, чем?

Вскоре, наголодавшись сам и изморив семью, я заколотил отцов домишко и подался на работу, на свою вторую родину, Урал. Саша, брат с работой помог. Стал я матери высылать постепенно свой долг за корову.

Вот что было между мной и братом Иваном. А что было потом, как был продан дом и поделены деньги между всеми братьями, узнал потом и то не всё. Что дом продавал именно Иван, узнал я только от новой хозяйки 11 августа 73 года, в день посещения могилок отца, и, попутно заглянув вместе с Иваном в отцов дом.

Теперь-то, объединив этот факт с другими, я стал понимать, почему тогда смутился Иван. Он никогда не забывал, что совершил по отношению ко мне двойную подлость: и что не шепнул о девальвации, и что обделил при дележе денег за отцов дом.

Нет-нет, я понимаю, что по отношению к государству, к своим обязанностям он поступил в высшей степени честно, как и обязывал к тому долг. Но тут-то и начинается все самое существенное, что определяет глубину братских отношений.

Что является самым высшим для человека, тем более, для члена партии? Можно без раздумий сказать: быть преданным идеалам партии. Не зря кричит со всех плакатов истина: "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи!"

Все зависит от того - как понимать тот же долг. Осудят ли человека, если он в крайне исключительных обстоятельствах поступил в высшей степени гуманно, а, следовательно, и партийно, а, значит, и человечно, пренебрегая формальным долгом во имя истинного долга? Нет, хотя формально это и может быть осуждено. Нет правил без исключений. Никто не осудит человека, пожелавшего спасти инвалида войны и его семью от беды. Кто-кто, а Иван знал о происхождении денег, о которых шла речь. Да, не надо было афишировать, но просто помочь, сделать так - обязанность не только брата, но и просто доброго, честного партийца-человека. Девальвация правительством предусматривалась не как отъем денег у бедного человека, фронтовика, инвалида, а для пресечения спекулянтов, разбогатевших на войне, а таких было много. Ведь в войну многие приобрели в прифронтовых условиях денежные массы в силу безвластия и хаоса. А тут продана последняя, взятая в долг, корова! Так поступить с инвалидом, бессердечно, во имя формального "долга", прикрывая им свою жестокость и безразличие к человеку-брату.

Не две морали: мораль официальная и мораль родственная. Двух моралей не бывает. Не прав был Иван, больше того, - виноват. Это тоже можно сравнить с предательством. Что более презренно и наказуемо, чем предательство: донос ли на мать со стороны сына, причинивший нравственную боль, или отказ в помощи брату-калеке, отказ в честном спасении живота? Дать совершиться объективно несправедливости - предать его семью, обречь на голод и обнищание? Наверное, второе, только действие это не наказуемое, а вот первое наказывается презрением и кличкой "Иуда".