- И про Ваську я у раненых узнал. Хи-хи. Мне в уши дуют, а я хитрецки делаю вид, будто не верю, а сам переспрашиваю. Васька - рассказывали мне - в Бессарабии воевал, потом - под Одессой. Спрашиваю: "А чего он молчит второй год? Почему с нами в молчанку играет?" Оказывается, подбили нашего соколика над Днестром. Полгода из окружения выходил - вот и не писал. А вышел - в партизаны. Оттуда весточку-то не больно пошлёшь. В боях был. Потом женился на какой-то одесситке. "Ждите, - сказали мне, - должен написать. Василко - семейно настроенный парень. Передавайте ему зенитно-пулемётный привет от меня. Пусть помнит и не забывает хутор Дальний и Анку!" Анка! - подмигивает Сергей Матвеевич окружающим, - А перед войной писал, что женился на Наталье. Хи-хи, снюхался Васька… с новой бабой - весь в меня.

  

Расходясь, рабочие говорили о старике так:

- Вот и пойми: придумал он эти истории и поверил… или правду старик говорит?

- Всяк по-своему через горе проходит. А говорили, что он "без подпора". Неправда.

- А супруга-то Матвеича, Елена Фёдоровна, сказывают, и слезинки не уронила по сыновьям.

- Может, и слёзы лила, де не напоказ. Горе матери одними слезами не избудешь…

Сергей Матвеевич, наверное, не мог бы разделить, что в его рассказах услышанное, а что - придуманное.

Попробовал он рассказать это Елене Фёдоровне, она не дослушала.

- Все встретимся на Страшном Суде. Да он скоро будет. Невозможно дальше терпеть это душегубство войны. Как Гавриил Архангел затрубит в свою трубу, мёртвые и убитые встанут из могил. И начнётся Страшный Суд. Тогда мы с сынами и встретимся… не здесь и не сейчас.

  

Всяк по-своему раны зализывал. Елена Фёдоровна ушла в молитвы.

Проводив мужа на фабрику, а Веруньку в школу, оставшись дома одна, она запиралась в избе, зажигала свечи и лампадку перед иконами и тоненько - как её учили в детстве - нараспев читала псалмы.

С молитвой вставала, с молитвой ложилась, и всё просила у Богородицы и Иисуса Христа прощения какого-то, наставления: как жить дальше.

  

После двух похоронок сильно постарела Елена Фёдоровна.

Временами тянуло её оставить дом и охальника мужа, одеться во всё чистое, белое, идти, куда глаза глядят… исчезнуть, раствориться в дороге.

Перестала, было, навещать даже своих мастериц-надомниц.

  

Встряхнула Елену Фёдоровну восьмилетняя Верунька, дочка Настина.

- Бабуленька Еля, ты скоро на Небо улетишь? - наивно спросила она, когда, вернувшись из школы, увидела коленопреклоненную бабушку перед иконами.

- Как ты сказала? - Елена Фёдоровна не нашла, что ответить.

Она остановилась с рукой, занесённой для крестного знамения. Выпрямилась. И тут только впервые за долгие месяцы осмысленно огляделась.

- Я, бабуленька, сейчас картохи бы наварила, - сказала прямодушная, как мать, Верунька, грызя сырую свёклу.