Плёнка кончилась. Начинаю на ходу перемотку. Не тут то было! Раз - обрыв плёнки. Что же мне делать? Оборвалась… А как же с нашим домом и вообще со всей деревней Большое Паново, я же ни одного снимка с них не сделал?!

- Катя, оборвалась, как и раньше, плёнка, - говорю я жене.

В Панове нет фотоателье - не обратишься за перезарядкой. Стал закрывать футляр фотоаппарата и ахнул.

- Катя, что я наделал! - вскрикнул я. - Ведь я же фотографировал с закрытым крышкой объективом, то есть впустую. Посмотри! - указал я на фотоаппарат.

Мне самому стало страшно. Все мои мечты привезти фотоснимки деревни, домов, нашего дома, столько раз на пути подвергавшиеся провалу, таки провалились. Посмотреть, конечно, посмотрел, но что с того? Разве можно беглый осмотр, осмотр на ходу сравнить с фото-памятью. Нет у меня больше никаких надежд!

  

Машинально мы зашли с Катей в магазин "Продукты", то есть в перестроенный дяди Лёшин дом. Прилавки. Торгуют хлебом чёрным и водкой. Есть мелкая рыбёшка и какие-то коробки с чем-то, Окон нет - жалюзи. От старого осталась лишь круглая, железом обитая печь да широченные доски полов.

  

Вышли. Стоит напротив наш дом, узкоплечий, загадочно-молчаливый в чужих тесовых одеждах, с чужой шиферной кровлей на голове.

- Не даёшь, значит, чтобы тебя фотографировали? - думаю я, глядя на дом. - Казённым стал, поэтому? Нет? Тогда, почему? Я такой проделал тысячекилометровый путь, идя на встречу с тобой, а ты! Вон и красный флаг развевается - совсем ты - совхозный труженик. А человек-то, что тебя построил, выдумал тебя, из-за тебя и... отлучён был от родины, лежит в могиле, одни белые косточки там. А ты жив, хоть и в урезанном виде. Ладно, не сержусь - прощай! Теперь уж, пожалуй, можно и до земли поклониться - никогда не свидимся. Все умрут, а ты всё так же будешь стоять..."