- Слыхал. А дочурка его, помнится, звали Настенькой - жива?

- Жива, всё в том же доме живёт. И Зина Ляпина по мужу, а по девичьей фамилии Полушина - тоже жива. И брат её, мой муж Михаил Васильевич, жив, но очень болен, лежит. И Зина приболела.

- Как мне Зину не помнить?! Такая красивая девушка, девчонка была. У них ещё в семье были: старший Алексей, тракторист, в Гороховце работал; Андрей, Надя, ну, и самые маленькие - Федя и Миша. А из Горбуновых кто-нибудь из детей Михаила и Нюры Куклиной есть живые? У них, помнится, было несколько сыновей.

- Два сына и дочь, - говорит сноха Полушиных и заметно волнуется. - Старший сын вон в том живёт доме. А Михаил Иванович умер.

- А старый горбуновский дом стоит?

- Стоит, всё там же, на краю. Там живёт вторая жена Михаила Ивановича.

- Вторая? Вы хотите сказать, что...

- Нюра умерла рано. Михаил Иванович женился во второй раз, у них была вторая семья. А Насти Лопатиной тоже нет дома, куда-то уехала, замок на двери.

Вот так: или больные, или уехали, замок на дверях. С кем же мне говорить? Чужими глазами смотрят на улицу пришельцы-дома. И стоит со мной чужая, приведённая из Вареева, женщина старых лет.

Мы стоим на перекрёстке дорог, бетонной, уличной, бегущей к Бокарям, и глинистой узенькой, ведущей к автобусному грибку. Плосковерхий с витражами магазин закрывает вид на Крестик. Катя оглядывается, оглядываюсь и я в поисках знакомых черт деревни. Рассеян я, не сразу заметил, что стою рядом с деревянным аборигеном деревни Большое Паново. Амбар старый в пяти шагах, тут же, на перекрёстке. Серый, седой от времени. На дверях - длинные, фигурно выкованные полосы-навесы. Можно не опасаться, что двери перекосятся. О, друг, да я же тебя знаю, и ты - меня.

- Вы знаете, что это за амбар? - спросил я у снохи Полушиных, забывая о времени и о том, кто она. И что могла знать чужедеревенка?

- Знаю: совхозный, - автоматически, не задумываясь, ответила она.

Меня развеселил такой искренний ответ. Что она могла знать, во времена тридцатых лет - ребёнок. Для них, таких, все строения или колхозные, или совхозные. Они не ведали и не ведают никакого частного владения кроме, по-видимому, ... нашего дома.

Рассказать ей, как этот амбар стоял позади бывшей почты и когда-то принадлежал Осипу Ермиловичу Басову? Да она никого не знает и ничего не поймёт.

- Сейчас совхозный, а когда-то он стоял посредине деревни, на задворках у почты. Вы слышали про почту?

- Узел связи? Вон он у нас, - сказала сноха Полушиных и указала на старенький домишко по солнечной стороне. К нему сходились нити проводов, развешенные по столбам с бетонными пасынками, шагавшими вдоль деревни.

  

Да это же дом Ивана Беляка! Ну, конечно, он: его окна, крылечко. Оно и до сих пор стоит, не разваливается. Строено на века. Может, и хозяин его, старорусский полковник из беляков-контрразведчиков, где-то скрипит, ползает по европам.

- А Вы - что же? Где теперь? - царапнула ещё одним вопросиком сноха Полушиных.

Я сказал, и мы разошлись.