В догадках терялось бабье сообщество. Перемыли зятю косточки, перешли на тёщу. Мол, надо же! Вышла замуж не молоденькая, да и отчудила: в сорок лет родила.

- Мама, ты только не волнуйся и не переживай, - успокаивал я тёщу. - Всё у нас с Катюшей будет хорошо. Я люблю её. Только ты уж, пожалуйста, ей об этом - ни слова. Ладно?

- Ты ей это и скажи, сынок. Ой, мудрёно вы жизнь начинаете, попроще бы надо. Ну, какая нужда ехать-то? Что наш Кыштымский завод, что Режевский завод - одинаковы. И дома, и люди, сынок, на Урале все одинаковые. Лучше бы взяли да дом здесь срубили. И я бы к вам тут сбоку пристроилась… Чать, детишек заведёте, понянчилась бы я с внуками…

- Да, конечно, меняю шило на мыло, мама. Может, и оттуда уеду, хочется свет вольный повидать: города, людей - как живут. А Урал… Урал я никогда не брошу, вернусь. Верь мне, мама…

Не знаю почему, но со мной случается такое, что для человека, который нравится, располагает к себе, хоть ничего в нём особенного нет, хочется для него что-нибудь сделать. Таким человеком была для меня мама Елена Михайловна. На всю жизнь останется она в моём сердце, любимая и любящая. Что бы с нами не случалось, а было всякое: и несчастья, и беды, - всё она разделяла с нами.

Даже сейчас, 55 лет спустя, она уже 30 лет лежит в могиле, я вижу её живой, разговариваю с ней, она знает всю нашу с Катей многотрудную жизнь.

Посёлок Режевской завод: три сотни рубленных деревянных домов, спускающихся по обширному склону, плотина, пруд, заводик с домницей, деревянная церквушка, собор на каменном обрыве. Знакомая по Кыштыму картина: всё безмолвствует, погружено в тишину доживанья, всё тот же демидовский Восемнадцатый век.