- Иван Иванович, - пришёл я к Окулову за советом, - что мне делать? Нет у меня справки о соцпроисхождении. Удостоверение моё деревенское я показывал начальнику Штаба бдительности Кобецу, он говорит, что из этой справки неясно, из какого слоя крестьянства я.

Окулов покрутил перед глазами моё удостоверение, подписанное председателем сельсовета, и, с сожалением пожав плечами, вернул мне его.

- Кобец смеётся, говорит "доставай". А как доставать? Вот я слышал, что такие справки покупаются. Наверное, сделать так - это заранее согласиться, что ты враг. Почему вынуждают к этому? Вон, смотрите, висит у входа чёрный ящик с надписью "ШТАБ БДИТЕЛЬНОСТИ". Говорят, это - для доносов. Теперь каждый каждого подозревает, что тот на него донесёт…

Окулов, по-видимому, сожалел о том, первом, разговоре со мной и своих советах мне: "никаких "репрессий", "спецпереселенцев" и "иуд" - сейчас это не поймут…"

Между нами, как мне казалось, существовало единодушие в чём-то самом главном. Я готов был раскрыться полностью, выплеснуть своё признание, но Окулов охладил меня своей сдержанностью.

- Надо подождать, - только и сказал он в ответ на все мои вопросы и сентенции. И почему-то поинтересовался анкетой и автобиографией, которые я писал в Гипроцветмете. Его особенно интересовало, как реагировали в отделе кадров, сравнивая мои документы с аналогичными документами брата Александра.

Так я и ушёл от Окулова, не разрешив ситуации, с этим его: "надо подождать". Не мог я ему сказать, что имею в запасе чистый бланк с сельсоветовскими печатями и жду письма от отца, которое позволит мне пустить этот бланк в ход. Ситуация моя была безвыходная, и я думал уже над тем, чтобы заполнить справку на своё имя, но что-то меня останавливало. Одно дело "стереть" клеймо "летуна" из трудсписка, явно беззаконное, и совсем другое создать подложный документ. Я и в этом вполне ясно ощущал собственную правоту. Выгнали из дома бессудно и беззаконно целую семью, и что тут предосудительного, если я тоже наплюю на закон? Аркадий, например, так и поступает, говоря: "Как ОНИ с НИМИ, так и МЫ с НИМИ". Мне что-то не давало переступить эту черту. Чтобы так сделать, нужно быть Аркадием Басовым, двойником дяди Лёши, ультраиндивидуалистом. Я не такой. Может, более трусливый?

Что же ты, отец, ничего не пишешь? Кажется, я почти готов это сделать. У меня есть и примерный план. А там уж - будь, что будет! Поймают - тюрьма и гибель всех моих планов. Жалко, что не увижусь с тобой. Будут говорить в деревне, что ты, мой отец, и я, твой четвёртый сын, - одного поля ягоды.

Как это, отец, годами жить в тюрьме, в неволе? Наверное, мне долго не выдержать: или меня зарежут, или я кого-нибудь из воров. У меня же в крови бунтарство. А понаберусь в тюрьме ихнего бандитского духа, изувеченным и презираемым, как Овод, увижу я свободу. Я весь измучился… Напиши мне, отец.