Москва встретила неприветливо. И сюда протянул руки голод. На рынках пайками хлеба торгуют из-под полы. То и дело облавы, милиция вылавливает всех, кто бы чем не торговал - для неё любой торгующий - спекулянт.

От облавы на Зацепском рынке я едва ушёл.

К кому пойти? К Михаилу я вообще не ходок, да и ему так, видимо, лучше. К Александру идти нахлебником - совестно. Остались только Нижние Котлы, где на Металло-аффинерном заводе работали мои знакомые. Переночевал у парня из Касимова тайно, прописки-то нет. И… отправился к Шуре за работой, надо же было на что-то жить.

Шура не стал допытываться, зачем я уехал из Саратова. Сказал ему, что сбежал от повального голода. Ждал, что спросит про Аркадия, как тот живёт, чем дышит. Но Шура на спросил. Дал мне копировку. Я уносил её в Нижние Котлы, на завод, там работал. Касимовский парень дал мне свой пропуск в заводскую столовую, с ним-то меня и "заштопала" милиция.

Взяли меня на заводе и повели в отделение милиции в Нижних Котлах. Идём через заснеженное поле: я впереди, два милиционера сзади. Пока я ещё не совсем враг для них. А вот когда обыщут и найдут в кармане подарок Татьяны Фёдоровны - чистый бланк с печатями - тогда уж я превращусь в подлинного врага. И сидеть мне в КПЗ, как в Шуе. Начнут допытываться: где взял? кто дал? Выдать Аркашу и Татьяну Фёдоровну? Никогда! Значит, самому сесть в тюрьму. Вот она - тюремная дорожка, проторённая папашей. Иду и цепенею от страха. В голове одна мысль: надо избавиться от бланка. Но как обмануть бдительность милиционеров? Чистое поле - незаметно не выбросишь - увидят, поднимут.

А что, если сбежать? Догонят, хуже будет.

Нащупаю за пазухой предательскую бумажку, комкаю. Руку не вынимаю. Во второй руке держу свёрток трубочкой - Шурины чертежи. Показываю этим - хотел отнести готовую работу. Милиционеры глаз не отрывают от трубочки.

Вот уже близко дома Нижних Котлов. Подходим. Ведут в большой деревянный дом с распахнутыми воротами. Калитка немного приоткрыта.

Ускорив шаги, я первым шагнул в калитку и выбросил за неё скомканный бланк. Больше у меня нет ничего в кармане, кроме стихов, да чертежей Риддерского свинцово-цинкового комбината в руке. Всё. Спасён!

Стою перед милицейской стойкой. Стихи и чертежи - на столе. Пропуск в столовую почему-то никого уже не интересует. Что за чертежи? - Отвечаю. Звонят в Гипроцветмет. Там подтверждают.

Культурные московские милиционеры со смехом читают мои стихи о саратовском левше, подковавшем проволокошвейную машину. Раавеселился и я. Читаю им есенинскую "Анну Снегину".

Пулей выскочил я из милиции, поднял у калитки бумажный комок и, не дожидаясь трамвая, рванул вдоль Нижних Котлов.

Надо было уезжать из Москвы. Устроиться здесь без жилья и прописки было невозможно, любая встреча с милиционером могла закончиться весьма печально. Зато на стройки пятилетки зазывали чуть ли не аршинными буквами: ТРЕБУЮТСЯ!!!

В первых числах февраля 1933 года по командировочному предписанию Наркомтяжпрома я уезжал на новостройку "Урало-Кузбасса".

На Урале - Лида, надо её спасать.