Началась удручающе тягомотная и бесполезная работа всех специалистов по доводке машины. Сперва попробовали, было, обвинить конструкторов-чертёжников, но проверочная переэскизировка показала, что чертежи выполнены безошибочно. Машину буквально по винтику перебрали и попытались "вылизать" до полного сходства каждой детали с соответствующей немецкой. Но тут случился технологический конфуз. Снизить вес станины оказалось не по силам ни одной из литейных мастерских города. Литейщики и термисты признали невозможность угнаться за капиталистами.

Какое-то время машина стояла в цеху, наводя всех на грустные размышления своей чудовищной тяжеленной станиной, потом её куда-то увезли - с глаз долой, - и о ней вскоре забыли.

Опыт, и немалый, мы, конечно, извлекли из работы над машиной, опыт и горькое сознание: учиться надо. Иначе нам не в десять лет, а и в СТО не догнать капиталистов.

В стенной газете появилась карикатура на нас, горе-проектировщиков: с камнями в руках мы, как первобытные дикари, охотимся на мамонта, у которого вместо тела - наша злополучная проволоко-швейная машина во всей своей монументальной несокрушимости. Из пасти мамонта крик: "Москва слезам не верит!"

Наша пятёрка распалась: степняки ребята вернулись обратно к своим технологическим картам и инструментальному производству, а я - двинулся в учёбу. Архитектурно-строительный институт набирал студентов на последний курс рабфака. Мне неожиданно повезло: меня приняли на рабфак и с моей семилеткой. Никаких характеристик и справок о соцпроисхождении не потребовалось. Меня смущала будущая профессия, в мечтах я видел себя инженером-конструктором, механиком, а не строителем. Впрочем, после окончания рабфака я надеялся перейти в другой институт, а сейчас мне нужно было окончить рабфак и поступить на первый курс института.

Учёба - без отрыва от производства. С работы -  домой, чем-нибудь подзаправишься и - на рабфак. По дороге - в булочную, где булки только в названии. Это не Палех с французскими булками Евлампеи Ивановны, да и не Москва с Зацепским базаром, где можно было подхарчиться за рубли. Здесь, в Саратове, только четыреста граммов непропеченной черняшки по карточке. Хочешь - ешь, хочешь - любуйся. Не утерпишь, щипнёшь разок от куска. Смотришь - и смолотил весь хлеб, а желудок всё равно пуст. Так что за парту садишься с пустым желудком.