 |
СЕРГЕЙ БАСОВ |
ДАМОКЛОВ МЕЧ |
-23- |
И одолели мысли о деревне, об отце, о семье, цыганским табором переселившейся в какой-то посёлок в пригороде Шуи. Очень мне захотелось повидать их. Жаль, что Аркаша-милиционер после того, как перевёз всех из Панова, не захотел заехать в Москву и встретиться со старшими братьями-москвичами и со мной, бывшим деревенским. О маме думалось: Аркаша уехал, осталась она одна с Ванюшкой, Колькой, Василком и Маруськой. Маруська пишет, просится в столицу, к братьям-москвичам, работать. Про Лиду-крёстную думалось безотрывно. Как-то она там, в спецпереселенческом посёлке под горой Магнитной, живёт-поживает, бедолага, со своим смиренным мужем.
Больше всех думал о Насте, своей деревенской зимней матане. Всё у нас с ней закончилось в конце октября, два месяца тому назад. На морыгинской беседе она сидела с другим, а я, пьяный, выхватил из-под полы свой польский палаш. Ничего я о себе ей не сообщаю. Объяснения не дождётся. Пусть теперь думает, за кого ей замуж выходить: за того ли парня, что обнял её, или за меня.
Какая-то девчонка-москвичка прилепилась ко мне у таганского кинотеатра. Наверно, из таких же бедолаг, как и я: то ли скрывается, то ли ищет чего. Побродили мы с ней по Москве, зачем-то пришли на Красную площадь. Я что-то говорил, она - молчала. По глазам видел, ждёт она от меня чего-то важного. Знаю я эту их "важность". Ну, не могу, не знаю, как обращаться с девчонками, которых не любишь. Может, я и Настю не люблю. Отлюбился пановский раб божий Сергий. Кажется, у Чугунного моста на Балчуге мы и расстались.
Была у меня ещё одна обязанность. По субботам и воскресеньям четвёрка развесёлых инженеров садилась за преферанс, а я снабжал их пивом.
Беру ведро и - на трамвай. Я знал уже многие места, где не только по вечерам, но и всю ночь напролёт продавалось пиво. Нальют доверху. Бегу обратно с мыслью: только бы не расплескать! Еду, ведро с коричневатой жидкостью держу на весу. Трамвай на стыках рельсов подскакивает, вот-вот прольётся эта кобылья моча! Уф! Приехал, кажется. Довёз.
Заношу ведро в дом, и тут же инженеры с кружками набрасываются. В момент опорожнят ведро и - бегом в дворовую уборную. Нужник этот стоит во дворе ещё с царского времени. Крысы по нему бегают, того и гляди - укусят.
А я снова на трамвай: второй рейс, третий…
Всю ночь до утра шпарят. А денег в банке - ни копейки. Что ж это за игра такая?
- Серёга! - зовёт меня Александр.
Являюсь, словно Сивка Бурка Вещая Каурка.
- Слушаюсь! - вытягиваюсь в полной готовности услужить.
На столе - большой лист ватмана, перекрещенный карандашной линией с угла на угол. Готовятся к преферансу
- Заточи мне бритвой карандаш, а то плохо пишет, - отдаёт распоряжение брат.
- Какой бритвой? Где она?
- Не знаешь - где? На полке лежит.
Откуда мне было знать, что "бритва" - это не только известный каждому заточенный складной нож, Бритвой в Москве именовалось и лезвие так называемой "безопасной" бритвы. Именно такими бритвами и брилась инженерная братва. Но я этого не знал. Знал только, что у Александра была любимая нож-бритва "Три мальчика" на белой костяной ручке, бритва очень дорогая. Шура брил ею свою жёстковолосую чёрную щетину на щеках и никому не позволял ею бриться.
 |
23 |
 |
