 |
СЕРГЕЙ БАСОВ |
ДАМОКЛОВ МЕЧ |
-20- |
- Но, чёрт возьми! - пыхнул, как порох, Александр. - В кого ты на бумаге превращаешь нашего трудягу отца? Он сам, сам пробился из нищеты из отцовского, дедовского дома с соломенной крышей, построил дом не хуже, чем у Пурусовых. Дал нам возможность получить образование. Мы же пять лет жили под крышей у Рябцевых, ели-пили всё отцовское, он корову в Шую пригнал, Лиду к нам прикрепил. В кого ты превращаешься сам? В ивана, не помнящего родства? Ты поверил бумажке этого прохвоста и гонителя семьи сельсоветчика Калашникова? Я перестаю тебя понимать. Не думал, что мы с тобой такие разные люди. Ты никогда не рассказывал о своих взглядах, убеждениях. Ты молчал. А вот сейчас… Ради карьеры ты готов…
- А если я - убеждённый коммунист? Ты не допускаешь это?
- Ты - коммунист?! - Александр смеялся. - Не верю. И отныне ни одному твоему слову не поверю! Ни одному! Мне страшно. Ты, выходит, можешь любого заложить: отца, мать, брата…
- Я в партию иду не за карьерой. Иду по убеждению, и убеждений своих не скрывал.
Миша вступал в партию с анкетой, в которой было написано про отца-фабриканта и торговца. А потом и Саша, на своей шкуре испытав, каково быть изгоем, по совету Васи Вихрева написал "честно" об отце-заводчике. Беда в том, что написали неправду и не подумали о последствиях для нас, младших.
Жизнь их ещё с детства сильно отличалась от нашей.
У них было гимназическое воспитание и проживание в интеллигентной семье директора гимназии и его жены, артистки. У нас - крестьянская семья, вечная забота о хлебе от урожая к урожаю и… неугасимая надежда "выбиться в люди".
Старшие, уехав из дома, позабыли о нас, младших. Они как-то вдруг перестали писать письма домой, отгородились от семьи. Как это они, видя, что происходит с крестьянством повсеместно, постарались забыть, что в деревне, в их родовом гнезде, остались птенчики, и что не все ещё вылетели?
А нам предстояло с этим пятном в виде отца-заводчика и торговца жить и продираться сквозь чащу социальных рогаток нового советского строя.
Мы умалчивали о своём происхождении, мы скрывали его. Не понимая сути происходящего с нами, принимали все гонения власти за временные трудности и, ведя "вечный бой", закалялись в этой борьбе.
Маруська прислала письмецо из Панова. Пишет, что в семье непорядок: братики Вашка с Коляной - что петушки - то и дело дерутся. Разнять некому, мамы не слушаются, сестру к чёрту посылают. Папаша из ссылки пишет отчаянные письма, просит, чтобы мама с Васяткой приехали - соскучился. Между строк читается: боится отец возвращаться. В деревню ему путь закрыт, но и Шуи боится: отсидел три года в тамошней тюрьме.
Аркаша, перевезя маму с братиками в Шую, нырнул куда-то в Поволжье, неизвестно, где и когда вынырнет. "Аркаха, Аркаха! - ругал я беглеца. - Какого христа, бога, мать погнало тебя в город? Я - другое дело. Я от властей убегал, а ты?"
В общем, все мы так или иначе, беглецы. Отца отправили в ссылку, старшие удрали из деревни в Москву учиться. Сестру Лиду, крёстную мою, выслали с мужем вместе в Магнитогорск, в спецпереселенческий лагерь; хорошо, хоть дочерей позволили у мамы оставить. Маруська, того и гляди, тоже сорвётся из Шуи, ей надо как-то определяться в жизни.
 |
20 |
 |
