На протоколе гневная резолюция:

Подпись похожа на пилу-ножовку: вместо букв - мелкая зубчатка, а сверху - размашистая линия держателя пилы.

  

Гамберг по-еврейски высокомерен и барственен. Наверное, и нагл до предела - национальная черта характера. Я вовсе не антисемит. Но почему мы стыдливо одёргиваем на себе идеологическую рубашку всякий раз, как приходится публично говорить об евреях. В частном разговоре - да поговорите с кем угодно - большинство осуждает евреев и ненавидит их.

Моё положение особое: я ненавижу хамство "жидов" и восхищаюсь интеллектом "евреев"; как ненавижу прижимистых "хохлов" и уважаю целеустремлённость "украинцев". А у собратьев русаков ненавижу пьяное хвастовство "кацапа" и люблю "русского" за широту натуры.

Окна опять бельмасто слепы ото льда.

На улице держится тихий морозец. В низине, над фабрикой окомкования - белые дымы. За проходящим паровозом тянется барашково-белая дымчатая полоса. Дали ясны и чётки. Хорошо виды складчато-рубчатые низковатые горы. Солнце ещё не забралось по-весеннему на полнеба.

Пишу в этой тетради и всякий раз думаю: "Зачем пишу?" и "Не последняя ли это запись?"

Кому нужны все эти мои заметки? Мало ли их у меня.

Иду звонить в Гатчину, Кате.

Сегодня пришёл на работу в 7 утра: оперативка на промплощадке. Конечно, дверь в комбинатский коридор была закрыта. Вахтёрша сидела в дальней комнате, в приёмной директора.

Надо было ещё писать справку по прошлой оперативке, как я обещал Шепеленко.

Когда уже всё было написано, стали приходить кураторы, пришёл и Шепеленко. Я подал ему справку, он ушёл к себе, но вскоре вернулся. Уж что он там нашёл, в этой справке, или переполнилась чаша его миролюбия? Мы цокнулись!

В бешенстве выпучив глаза, он закричал с места в карьер:

- Что вы мне пишете?! Отдел оборудования не поставил! Добейтесь! Что вы пишете!

- Отдел оборудования не подчинён мне, он под вами. Поработайте с ним сами.

- Ах, так! - пошёл брызгать слюной Шепеленко. - Так я вас заставлю!

- Вы мне бросьте, Шепеленко. Привыкли за свои грехи отдавать кого-нибудь на съедение. Но я вам - не Щупа-Дуброва. На меня где сядешь, там и слезешь!

Видел краем глаза, как Зыков прислушивался к нашей перепалке.

  

После этого Шепеленко весь день бегал по коридору и жаловался. В Кураторскую он больше не заходил.

Думаю, пожалуется и Гамбергу, когда тот вернётся из командировки.